Свои зеленые спортивные штаны Танька надела впервые. Очень обтягивающие, они подчеркивали все прелести фигуры, но совсем не сочетались с красными кедами. Выше, на белом трикотажном изделии, надпись утверждала: «Эта футболка — розовая!». Кукри просто перехватила за середину ножен, рюкзак — на одно плечо, да так и пошла, размахивая хвостиком в такт шагам.
— А что, вторая половинка у каждого должна быть? — наивно поинтересовалась Танька.
На нее посмотрели, словно на сумасшедшую:
— А как ты жить будешь? Полжизни, что ли? — засмеялась зеленоглазая.
— Или только половинку счастья получишь? — вторила «темненькая».
— Кто ж тебе позволит?! — закончили хором.
Неопределенно хмыкнув в ответ, Танька просто пошла вперед.
— Подозрительная доброта, тебе не кажется? — техник был серьезен и даже прищурил один глаз.
— По сравнению с твоей гуманностью — ничего опасного, — осторожно отодвинулся в сторону оператор.
Часть 16
Тело в багажник помещалось плохо. То ли детский автомобильчик был слишком маленький, то ли ребеночек попался упитанный, но близняшки, упаковывавшие, как поняла Танька, третью сестричку, пыхтели изо всех сил.
— И часто тут так? — поинтересовалась решившая прогуляться по округе Танька.
— Нам еще повезло, — не отрываясь от работы, обернулась одна сестренка. — Иногда целыми группами подружки попадают, а должна быть только пара.
— Что, сильно переживают? — сморщила носик Танька.
— Не то чтобы, — вытирая пот со лба, выпрямилась вторая сестрица. — Но в живых, бывает, только одна остается. Вот как ты.
— Это разве плохо — быть одной?
— Нет, это весело! Вам устраивают турнир одиночества! Вот где потеха!
— Что за зверь такой? — недоверчиво скривилась Танька.
— Рассказываете, кто из вас самый счастливый и почему. В общем, кто докажет — остается в живых, — пояснила первая сестричка.
— Или наоборот, кто в живых — та и доказала? Это не важно! Но смешно — до колик! — поддержала вторая.
— Счастливая в одиночестве! Тебя бы мы послушали, — добавили почти хором.
Рядом, на полянке, окруженной цветущими ромашками, сидела рыжая взъерошенная девочка, которую нехотя пинали ногами две пары подружек. Руками она прикрывала доверчиво жавшегося к ней лохматого лисенка. Две завязанные вокруг головы косички кое-как удерживали основную медно-золотую массу волос жертвы. Короткое коричневое замшевое платье без рукавов было вымазано в земле и траве.
— Она странная! Она любит этого зверька, а он любит ее! — пояснили добрые близняшки.
— А так нельзя разве? Они вдвоем ведь! — начала закипать Танечка.
— Можно. Только необычно. Вот ее все и мутузят, чтоб не выделялась! — и вернулись к упаковке трупика.
Танюша даже не стала вынимать «Бритву Оккама». Боль от ножен, воткнувшихся в животы двоих обидчиц, оказалась очень эффективной. По одной доброй девочке, из развлекавшихся избиением пар, внезапно не смогли даже кричать. Наряды в положенном месте быстро темнели, пропитываясь чем-то мокрым. Их верные подруги, получив по зубам окованным металлом вместилищем клинка, утратили вместе с привлекательностью всякий интерес к происходящему.
— Странные у нее развлечения пошли, ты не находишь? — даже доедая вкусный йогурт, техник не отрывался от наблюдения.
— У нее настроение плохое. Это еще мягко сказано: в себе разобраться не может, — оператор повернул в сторону изображения испачканные кефиром губы. Руки были заняты куском торта и бутылкой белого напитка.
— Меньше сладкого, коллега! Анализируя, стоит брать картину в целом, — десертной ложечкой, словно волшебной палочкой, техник описал в воздухе и замкнул круг мироздания.
— Вставай и пойдем отсюда, — Танька протянула руку взъерошенной.
— Ты отнимешь у меня Лисика, — девочка не двинулась с места, рассказав о неизбежном, с ее точки зрения.
— И не подумаю! У меня свой похожий, дома дожидается. Ну же! — нетерпеливо потрясла протянутой ладошкой.