Под руку с Одиночеством. Дальше (СИ)

— Я себе запрещаю: решил проверить, на сколько меня хватит. Сила воли у меня — жуть просто!

— Это диагноз у тебя — жуть просто. Будет. Когда в дурку попадешь! — доставая из кармана конфетку, расхохотался соратник.

* * *

— Вы не поверите, Танечка, но творить я начала недавно, — темный напиток из высокого чайника Манни́к — так звали новую Танькину знакомую — разливала по чашкам, оттопырив мизинец.

Свой зонтик повесила на спинку кресла, но перчатки так и не сняла. Столики кафе стояли на улице, прямо посреди тротуара тенистой в это время дня улицы, и проблемы с парковкой велосипеда не возникло. Лютый лениво приглядывал за разносящим маленькие пирожные официантом и мысленно угощался с каждого подноса.

— А до этого чем занимались? — вежливо поддерживала разговор девчонка.

— Последние годы работаю уборщицей, в здешней школе. Знаете ли, находиться среди оравы подающих надежды малышей — большая награда в старости.

— Они только надежды подают или за рамки закона тоже выходят? Спасибо, — придвинула поближе наполненную горячим напитком чашечку.

— Все мы не без греха, так что в каждом преступника видеть — себя первого возненавидите. Вы пробуйте выпечку: кондитер здесь — очень правильный! — женщина показала на вазочку с горкой маленьких, покрытых белым, шариков.

— А «неправильный» что сделает иначе?

— Он положит меньше сахара, — удивилась женщина.

— А-а-а… — понимающе протянула Танька. — А еще раньше чем занимались?

— Писала прозу. И работала на заводе, в отделе контроля качества, — эта странная дама держала чашку, также оттопырив мизинец.

«А если бы я тогда отрубила другие пальцы? Что сейчас при мне оттопыривалось бы? — думала Танька.

Что за чушь у тебя в голове? Не можешь о вкусном?!

Могу. Давай его есть!

Палец?! — ужаснулось Второе Я.

И тут чушь перетекла в другое полушарие… — она вздохнула. — Пирожное!»

— А вы могли бы прочесть что-то из последних творений? — польстила новой приятельнице Танька, при этом обидно откусывая кусочек профитроля. — Вы в каком стиле творите? — поинтересовалась запоздало.

— Я пишу хайку. Вам знакомо?

— Это где природа и жизнь? С кирэдзи[10], 12:5?

— Настоящий художник не признает чьих-то требований! Каждый вправе творить так, как считает нужным! — от обиды шоколад в чашке Манник почти расплескался.

— Вы правы. Я не хотела навязывать свое мнение, простите, — смутилась Танька. Даже такое насилие она считала недопустимым.

— Вы очень учтивы. Позвольте подарить вам вот это творение:

Веселые имена у играющих тучек — Фифа и Фафа!
Радость сменяется восторгом!
Но детство — излечимая болезнь.

— Спасибо, красиво очень, — засмеялась Танька. — А …?

— О! Пожалуйста:

Лекарства в шкатулке слоновой кости,
Пригоршня таблеток в кармане.
У каждого возраста своя бижутерия…

А вот еще:

Пыльные тома на полках.
Что за причуда ‒
Хранить трупы былой услады?

Или так:

Клонятся к закату стрелки часов,
Спешат за Солнцем.
Отстаньте, глупые!

Печально, конечно, но так я вижу. Прошу:

Туча забот накрыла облако мечты,
За утренним чаем подают завтрашнее молоко.
Вот и будущее уже наступило.

— А есть о любви? — Танька чувствовала приближение запаха нафталина.

— Разумеется!

Старый носок — все, что осталось от любимого:
Он слишком спешил на войну.
Кто вспомнит о тебе, Рыцарь?

Ну, какая любовь — такие и стихи, — смущенно оправдывалась Манник. — А вот философское есть:

Поле боя сложили пополам,
Солдаты похоронены внутри.
Стратеги устали. Сыграна партия.

— А вы, Танечка, — немного помолчав, продолжила уже прозой, — не пробовали себя в этом жанре творчества? — удовлетворенная вниманием, старушка прихлебывала все еще приятный шоколад.

— Пока — нет, — ответила, облизываясь. — Но могу попытаться.

Танька зачем-то кашлянула и серьезно продекламировала:

— Спокойствие гречневой каши,
Тихо лежащей на дне неглубокой кастрюли.
Забытая и засохшая. Судьба.

* * *

— Она еще и стихи пишет? — вытянулся вместе с лицом техник.

— Ты бойся, чтоб она рисовать не начала! — засмеялся оператор.

— Чего это?

— Тогда для всех она будет рисовать шаржи, а на тебя — карикатуры!

Часть 10