Под руку с Одиночеством. Дальше (СИ)

— Ты что! И так чуть не сдох от страха… Подозреваю одну особу, правда, — он с сомнением посмотрел на изображение.

* * *

Когда, наконец, добрались до леса, было уже совсем темно. И вроде бы шли не много, весь парк и еще чуть-чуть, а деревья вокруг стали сплошной темной стеной, густые кусты заглушали звуки в замершей безветренной ночи.

Танька уже примеривалась, чем расчищать дорогу, когда Мелл вышла на неожиданную полянку. Впереди был обрыв, красиво очерченный сиянием месяца на безоблачном звездном небе. Уединенное место показалось неимоверно уютным, домашним и родным.

Танька почувствовала, как Мелл взяла ее за руку. Вместе они сели на край, устроив посередине притихшего Лютого и свесив ноги в пропасть. Панорама простирающейся впереди густой черноты создавала иллюзию тепла. Только верхушки рвущихся ввысь сосен не вписывались в картину покоя, озаряясь мистическими огнями ночи.

* * *

— Ну, и что теперь делать будем? Без конца молчать не получится, а ремонтники когда еще до нас доберутся, — осторожно спросил техник.

— Мы будем смотреть. И думать только о хорошем, — предложил оператор.

— Ага. Только у каждого свое представление о хорошем, — тихонько посетовал его товарищ, на всякий случай придвигая поближе швабру.

Часть 27

Волчицы подошли тихо и совсем не страшно. Спокойно уселись по бокам от девочек, какое-то мгновение пощекотав жесткой шерстью. Смотреть друг на друга не было необходимости. Знакомые уже давно, им было о чем помолчать, особенно этой ночью.

Вой пришел внезапно, вливаясь в сознание тонкой струйкой озорной силы. Вся стая теперь стояла на полянке, позади именинниц, постепенно заполняя тихим напевом все вокруг.

Танька не стала себя сдерживать, полностью отдавшись настроению волчьей семьи. Запрокинув голову, она закрыла глаза и запела вместе со всеми.

Мелл уже давно тянула общую мелодию, чувствуя ритм всех сердец вокруг.

Лютый вдруг понял, что Снежный Леопард тоже немножечко волк.

Слаженный хор разбился на голоса, при этом каждый был солистом, рассказывая о своем.

«Волки воют просто оттого, что это приятно! — вдруг сделала открытие Танька. — Им это нравится!

Не мешай, разве ты не чувствуешь, что слова не нужны?»

Эпилог

— Скажи, вот вы ушли со стаей, тебе не обидно было оставлять свой дом?

— Приехали! А у тебя я в гостях, можно подумать! — фыркнула Танька, провожая взглядом летний вечер за окном.

— Дома, конечно! Но все же?

— Понимаешь, я везде дома. И у Волка, и у Анси, и у Мелл. И у тебя я дома, — сказала с нажимом, — тем более, что здесь и родилась.

— Ты родилась на Курорте, забыла?

— Там я появилась в первый раз, это не одно и то же.

— Давай чай пить, что ли?

— Нет уж! Это только на бумаге хорошо вечером лакать стакан за стаканом! Поверь, — она доверительно наклонилась ко мне через стол, — бегать потом всю ночь в туалет — занятие не из приятных.

— Тогда варенье?

— От сладкого толстеют. Я, конечно, совершенное творение, — забыла на минутку о скромности, — но бегаю с тобой по утрам не просто так, а пример подаю.

— Ты жалеешь, что рассталась с Мелл?

— Мы не расстались, как такое могло прийти в твою голову!

— Мало ли? Ты же Дьявол — коварная и жестокая…

— Это как любовь, что ли? — смеющиеся синие глаза рассеяли темноту.

Она снова посмотрела за окно, потом на холодильник:

— У тебя бутерброд найдется из чего сделать?

— Найдется, не стесняйся!

Не слезая со стула, она повернулась и открыла белую дверцу, на какое-то время погрузившись по пояс в холодное нутро агрегата.

— Мы никогда не расстанемся. Я ведь всегда рядом с каждым дорогим мне человеком. Тяжело, но справляюсь пока, — донесся приглушенный голос, дополнявшийся звоном передвигаемых тарелок. — Это что, сыр такой? — она вынырнула в действительность темнеющей кухни с блюдцем в руке.

— Нет, наверное. Хотя, это же ты создаешь реальность.

— Не ври себе. У каждого человека своя реальность. Думаешь, его можно есть?

— Сама его придумала, сама и пробуй, я не ем то, в чем содержится соль.

— А в сыре разве есть соль? — удивилась, с сомнением глядя на застывший взмах желтых крыльев продукта.

— В качестве консерванта, — пришлось подтвердить.

— Ладно, — она отставила засыхающее нечто и снова полезла в освещенное пространство. — Я ухожу надолго, но возвращаюсь каждый миг, это же так просто!

— Ты там не заблудишься?

— Нет, у тебя на редкость просторный холодильник, — звякнула крышкой кастрюльки, показавшись ненадолго наружу.

— В нем просто нечего хранить. Скажи, откуда ты берешь столько любви? Для Мелл, для Волка, для Анси…

— Тебя я тоже люблю, — она снова рискнула заглянуть в хранилище, на этот раз в отделение для фруктов. — Понимаешь, любовь, наш мир, потоки энергии — это все одно и то же, бери, сколько нужно! Но и другим дари, тем, кто тебе дорог. Вот, ты мне дорог — и я тебя люблю, — прозвучавшее заглушил грохот упавшей крышки отсека.

— Спасибо, я тебя тоже люблю.

— Ты будешь еще обо мне писать?

— Не знаю. Хотелось бы, — врать ей было бесполезно.

— Слушай, давай я тебе денег дам, а? Я же живу у тебя все время, — вынырнула внезапно, оставив в покое мысли о бутерброде.