Под русским знаменем

Гассан-паша в Никополе должен был бросить свою крепость и тоже отойти к Плевне. Там всё было приготовлено к встрече войск: накоплены были громадные запасы провианта, заготовлены в огромном количестве боевые снаряды и для орудий, и для ружей.

Осман-паша, полководец чрезвычайно талантливый, ещё в Крымскую войну успевший совсем молодым человеком проявить свои способности, предполагал из Плевны ударить на Систов, занять Тетевенские Балканы (у Ловчи), соединиться с армией нового турецкого главнокомандующего Ахмета-Эюба-паши[53]. Таким образом, между Дунаем и Великим Балканом выросла бы живая стена. В это же время более чем стотысячная армия школьного товарища Османа-паши — Сулеймана-паши, действовавшая до того в Черногории, была посажена в Антивари на суда и перевезена морем до местечка Дяде-Агач, откуда направлена по железной дороге на Адрианополь. Эта армия должна была сбросить русских в Предбалканскую Болгарию прямо на штыки соединившимся армиям Османа-паши и Ахмета-Эюба-паши.

Турки весьма полагались на свою численность, на своё превосходное оружие, на обилие боевых снарядов и, наконец, на то, что русские, торжествующие по поводу своих первых громких побед, потеряют осторожность, и грандиозный военный план окажется выполнен без сучка и задоринки.

Много было у турок шансов на то, что план их удастся... Только мужество и доблесть русских воинов расстроили все их замыслы, остановили начинания... В одном только оправдались планы турецких стратегов: Осману-паше удалось провести в Плевну из Виддина все свои войска совершенно незаметно для русских.

Судьба ниспослала России это тяжёлое испытание.

Телеграмма румынского князя Карла, предупреждавшего, что из Виддина скрытно ушёл большой турецкий отряд, не обратила на себя внимания — из румынских источников слишком часто приходили не оправдывавшиеся потом тревожные сведения; ряд удач русской армии повлиял, видимо, на повышение уверенности её начальства. Румыны, с которыми не состоялось соглашения относительно совместных действий за Дунаем, отказались принять от генерала Криденера сдавшийся Никополь и тем развязать ему руки. Телеграммы, которые из Никополя приходилось посылать через левый берег, где в Турни-Могурелли была телеграфная станция, запаздывали: сильные грозы в ночь на 4 и 5 июля и ложная тревога на 6 июля, заставившая телеграфную станцию временно сняться с места, задержали телеграмму генерала Криденера, в которой он сообщал в штаб действующей армии о недостатке в артиллерии его отряда боевых снарядов и о том, что Плевна занята четырьмя батальонами турецкой пехоты, двумя эскадронами конницы и черкесами, уже успевшими окопаться. Телеграмма, посланная из Никополя генералу Непокойчицкому 5 июля, получена была в главной квартире только на другой день во втором часу пополудни. Уведомление румынского князя о передвижении из Виддина к Плевне сильных турецких отрядов совсем не было передано генералу Криденеру, а результатом всего этого было то, что посланный к Плевне для занятия её отряд генерал-лейтенанта Шильдер-Шульднера подошёл к Плевне в тот самый день, когда вступил в неё со всеми своими таборами Осман-паша.

Плевна сразу же сказалась...

Рождественцев, провалявшись около месяца в госпитале, оправился настолько, что чувствовал себя по-прежнему сильным, здоровым и бодрым. Он выписался из госпиталя и вместе с понравившимися тоже Фирсовым и Мягковым находился временно в распоряжении майора своего полка Подгурского, назначенного систовским комендантом. Восьмой корпус в это время перешёл уже в Тырново, и трое оправившихся приятелей ожидали только, когда составится партия, собираемая в Тырново на укомплектование полка. Жилось в Систове привольно. Учений, разводов не было, караульной службой выздоровевших не тревожили.

Они уже начали тяготиться своим бездействием. Пережитый страх смерти сблизил между собой этих троих совершенно разных людей. Рождественцев с величайшим уважением относился к Фирсову. Его поражала душа этого простого солдата, его чистая простота, уверенность в Промысле и, несмотря на решительность в бою, голубиная незлобливость. Мягков, совсем молоденький парнишка, попавший на войну прямо из деревни, тоже был прост, как малое дитя. И в нём чувствовалась непосредственно чистая душа, добрая, отзывчивая на всё хорошее. Рождественцев и сам был точно такой же. Неожиданно для всех троих установилась между ними дружба, и воспоминание о ночной переправе, где все они переживали ужас смерти, где они проливали свою кровь, тесно-тесно привязало их друг к другу.

«Первая Плевна» прошла в Систове незаметно. Слишком близко была она от Никопольской победы. Удачи русских отрядов на Балканах и за Балканами тоже затушёвывали собой неуспех 8 июля.

— Ну слава Богу! — сказал однажды Сергей своим приятелям. — Послезавтра конец нашему систовскому сидению...

Это было 18 июля.

— Слава Богу! — даже перекрестился Фирсов. — А то куда как совестно сидеть здесь в холе да на покое... Верно, там кровь льётся, дерутся товарищи, а мы сидим...

Рождественцев засмеялся.