Под русским знаменем

тряду Ломакина, Мангышлакскому отряду, — как он именовался, — приходилось весьма трудно. Для людей и животных недоставало воды. Драгоценную влагу везли на верблюдах в бурдюках, но жажда была так велика, что запасы истощались быстро. На пути, по которому шёл отряд, кое-где попадались колодцы, то есть глубокие узкие ямы, на дне которых стояла вода. Но что это была за вода!.. В одних колодцах она была желтоватая, в других зелёная, везде тёплая и прогоркло-солоноватая на вкус. Киргизы, чтобы навредить русским, в некоторые колодцы набросали падаль: гниющие трупы козлов, собак. Но и такой воде были рады русские воины в пустыне Усть-Юрт. Отчаяние охватывало и офицеров, и солдат, когда, пройдя десяток-полтора вёрст, на дне колодца находили только липкую грязь... Приходилось идти к следующим колодцам, и это часто по невыносимом жаре, под отвесными лучами солнца... Верблюды то и дело падали. Людям приходилось снимать с них груз и нести самим. Шли большей частью ночью и вечером, дабы воспользоваться несколькими часами прохлады. Днём стояли на привале. Но эти привалы были чистой мукой для людей. Приходилось ложиться на раскалённый песок. Солнечные лучи жгли обращённую к ним сторону. Словно тысячи невидимых игл вонзались в истомлённое тело. Люди ежеминутно поворачивались с боку на бок. Кое-кто из солдат вырывал себе яму в виде могилы и ложился в неё, обсыпая всё тело влажной землёй, а голову прикрывая шинелью. Те, кого особенно мучила жажда, руками вырывали из-под жгучего песка влажную землю и сосали её. Были случаи, что солдаты сходили с ума от этой муки, но, несмотря ни на что, отряд всё-таки двигался вперёд.

Как двигался!.. Строй давно уже был нарушен. Тянулись вразброд. Кто ещё был на ногах, нёс потерявших силы товарищей, для которых недоставало места на верблюдах, едва-едва передвигавших ноги. Офицеры перемешались с солдатами и шли, уже не помышляя о сохранении обычного порядка, а думая лишь о том, как бы облегчить страдания своих подчинённых.

В одной группке шёл пешком совсем ещё молодой подполковник генерального штаба. Он был красив и строен. Черты его лица были крупные, но гармоничные. Голубые, лучистые глаза смотрели гордо и даже несколько презрительно. Шёл он, стараясь сохранить молодцеватый вид. По крайней мере он не гнулся, как многие из его товарищей, нёс высоко голову; его белый китель был застегнут на все пуговицы, скатанная шинель — перекинута через плечо.

Видимо, что только страшным усилием воли подавлял он невыносимые страдания этого пути. Веки его были воспалены; то и дело он проводил сухим языком по запёкшимся и почерневшим губам. Иногда он приостанавливался, тяжело переводил дыхание и опять, стараясь держаться ровно, шёл вперёд.

— О-ох, смередушка! — вдруг вырвался хриплый не то вой, не то вопль у шедшего впереди солдата.

Бедняга пошатнулся и упал бы, если бы его заботливо не поддержал шедший сзади молодой подполковник.

— Что, брат, тяжело? — участливо спросил он солдата, едва переводившего дух.

И в голосе, и во взгляде офицера было столько доброты и участия, что солдат отчётливо почувствовал их и поспешил отозваться:

— Смерть лютая легче, ваше высокородие, а не токмо что...

— Держись, сердешный! Держись... Помни: за Царя идёшь... Давай ружьё понесу!..

Это предложение было так необычно, что солдат и об усталости позабыл.

— Никак нет, ваше высокородие! — даже растерялся он. — Нельзя так...

— Говорю давай, значит, можно! — несколько повысил голос офицер и чуть не вырвал у солдата ружьё.

Он подхватил его под руку, как подхватывают охотники — стволом к земле, — и быстро зашагал вперёд, даже не взглянув на совсем оторопевшего солдата.

— Братцы, землячки родные! — бормотал рядовой, обращаясь к товарищам. — Смотри какое дело! Моё ружьё его высокородие несёт...

— А ты чего стал? — накинулся на него старик унтер-офицер. — В киргизский песок не врос ещё? Так смотри, по уши врастёшь, коли таким столбом стоять будешь.

— Да как же, дяденька, дело-то какое, их высокородие...

— Что их высокородие? Их высокородие нашего брата жалеют... Давеча своего коня под больных отдали... Ты-то иди, коли ноги ступают...

Солдат уже опомнился и бегом пустился догонять офицера.

— Ваше высокородие, дозвольте обратно, явите Божескую милость! — взмолился он, догнав его.

Подполковник взглянул на него лучистыми глазами и ласково улыбнулся.

— Полегчало? — спросил он.

— Так точно, ваше высокородие, то есть как рукой сняло...

— Ну слава Богу! Как зовут?

— Макаров, ваше высокородие.

— Самурского полка?

— Так точно, ваше высокородие.

— Ну, держись, молодец. Помни: Государю и Родине служишь...

Совсем ободрившийся солдат только что хотел было крикнуть «рад стараться», как вдруг откуда-то спереди пронёсся отчаянный крик:

— Неприятель! Туркмены!

Все отдельные группы разом зашевелились, быстро восстановился порядок. Люди сдвинулись в ряды и построили каре. С лихорадочной поспешностью сдернуты были вьюки с верблюдов и разложены так, что из них образовалось прикрытие для стрелков. Орудия зарядили гранатами. В несколько минут приготовились к бою.