Текинцы, так и не понявшие, зачем явились к Геок-Тепе «белые рубахи», вообразили, что русские уходят по следующей причине: Гез-Каллы, то есть Скобелев, не решился более воевать с ними, увидав своими глазами их силу... Они то и дело наваливались всей своей массой на русский отряд, но всякий раз их встречала картечь шести орудий... Был один момент, когда под натиском текинского скопища кавалерийская цепь стала суживаться, но тогда впереди её в походном кресле очутился Скобелев. Он совершенно спокойно рассматривал в бинокль бесновавшуюся массу и сумел передать своё спокойствие всему отряду... Наседавших текинцев дружным встречным натиском прогнали, и русские уже беспрепятственно продолжали свой путь по пескам.
Скобелев узнал всё, что ему требовалось. Всего троих убитыми и восьмерых ранеными потерял его отряд в эту рекогносцировку, но зато Геок-Тепе было обследовано, и теперь Гез-Каллы оставалось только взять его...
С этим последним генерал Скобелев не стал торопиться. Он предпочитал действовать наверняка.
А по пескам уже ходили о Скобелеве легенды... Впечатлительные и суеверные текинцы были уверены, что русский вождь не простой человек, а существо, посланное самим Аллахом для наказания их за грехи... Да и среди русских солдат и казаков, знавших Скобелева лишь по слухам, теперь явилось убеждение, что их генерал заговорён и от пули, и от клинка...
— Кого наш Скобелев не победит, того уже никто не победит! — говорили с гордостью в полках.
Теперь предстояло довершить победное шествие русских вглубь туркменских песков...
Белый генерал поэтому не торопился со сборами. Подтягивались войска, собирались обозы, устраивались дороги, привыкали к климату новобранцы.
Наконец сборы были завершены.
Тянулся пятый час туманного ноябрьского утра, когда рожки и барабаны подняли на ноги весь бамийский лагерь. Громыхнул зоревой выстрел, на площадку старой крепости собрались отовсюду роты и батальоны.
Наступило 26 ноября — день общего выступления на неприятеля...
Михаила Дмитриевича в лагере не было, и его заменил генерал Петрусевич. Сам Скобелев ещё за пять дней до этого выехал с кавалерией вперёд.
Скромный, кроткий иеромонах Афанасий совершил молебствие и окропил ряды солдат святой водой.
— Поздравляю вас, братцы, с походом! — раздалось бодрое приветствие Петрусевича.
И разом грянувшее богатырское «ура!» покрыло слова генерала.
С походными песнями пошла в бесконечный степной простор пехота, загромыхали на ухабах пушки, с жалобным рёвом тронулись верблюжьи караваны...
Наступление на пресловутую твердыню текинцев началось...
Скобелев в это время был уже далеко-далеко впереди.
Теперь, когда всё было готово и когда сомнения в победе быть не могло, Белым генералом овладело нетерпение. Он так и рвался вперёд. И в этом походе был случай, когда Михаил Дмитриевич едва не сложил в песках своей светлой головы, или, что ещё хуже, едва не попал в плен к степнякам...
Шайки текинцев рыскали по всем направлениям. Они не осмеливались нападать на русский отряд, но беда грозила тем, кто по какой-либо причине отбивался от главных сил. Смерть — и смерть мученическая — была неизбежна для такого несчастного. Текинцы оказались настолько дерзки, что устраивали джигитовки под пулями, а однажды угнали красавца белого коня самого Скобелева; причём угнали так, что конь этот исчез где-то в степях и его не удалось возвратить — несмотря даже на предложение выкупа...
Белый генерал, как и всегда, относился к опасности с полнейшим презрением. Вышло так, что кавалерийский отряд, с которым был Михаил Дмитриевич, перевалив через горный хребет Копетдаг, наткнулся на довольно многочисленную шайку текинцев, гнавших стадо тысяч в семь баранов. Молодцы кавалеристы разогнали дикарей, овладели стадом и пошли далее, а их герой-командующий, увлекаемый желанием осмотреть лично дальнейший путь, отделился от своей колонны и сам отправился на разведку.