Под сенью девушек в цвету

Сходство было весьма сомнительное, но можно было подумать, что это титул. Переспрашивали: «Блок? Это какой же? Герцог Омальский?» — как переспрашивают: «Принцесса Мюрат? Это какая же? Королева неаполитанская?» Впечатление барственности в глазах родни довершали кое-какие мелкие штрихи. У Блока не было возможности держать экипаж, и потому он по определенным дням нанимал в Коннозаводстве запряженную парой открытую коляску и катался в Булонском лесу, отвалившись в угол экипажа, два пальца приставив к виску, а еще двумя подперев подбородок, и хотя люди не знавшие его, называли его «кривлякой», зато родственники были убеждены, что по части шика дядя Соломон самого Грамон-Кадеруса за пояс заткнет. Он принадлежал к числу тех, о ком после смерти, — только потому, что они кое-когда сидели за одним столиком в бульварном ресторане с редактором «Радикала», — в светской хронике этой газеты упоминается, что этого человека знал в лицо весь Париж. Сен-Лу и мне Блок сказал, что Берготу хорошо известно, почему он, Блок, с ним не здоровается; увидев его издали в театре или в клубе, Бергот старается не встретиться с ним глазами. Сен-Лу покраснел; он подумал, что это не Джокей-клоб, председателем правления которого был прежде его отец. Но все-таки это, наверно, более или менее закрытый клуб, раз Блок утверждает, что теперь Бергота туда бы не приняли. Боясь, как бы не «унизить противника», Сен-Лу спросил, не клуб ли это на Королевской, — в его семье этот клуб считался «третьеразрядным», он знал, что туда принимали и евреев. «Нет, — с небрежным, гордым и сконфуженным видом ответил Блок, — это клуб хотя и маленький, но зато очень приятный, Клуб дуралеев. Насчет публики там очень строго». — «А кто же там председатель — не сэр Руфус Израэльс?» — обратился к отцу с вопросом Блок-сын, — он хотел дать отцу возможность сказать лестную ложь, а что имя финансиста могло не произвести на Сен-Лу та— кого впечатления, как на него, — это ему в голову не приходило. На самом деле председателем правления Клуба дуралеев был не сэр Руфус Израэльс, а кто-то из его подчиненных. Отношения у него с начальником были прекрасные, в его распоряжении находились визитные карточки великого финансиста, и когда Блок собирался ехать по железной дороге, в правлении которой состоял сэр Руфус, он не отказывал ему в карточке, что давало Блоку-отцу повод говорить: «Пойду схожу в клуб за рекомендательным письмом сэра Руфуса». На оберкондукторов визитная карточка действовала ошеломляюще. Девиц Блок больше интересовал Бергот; не поддержав разговора о «дуралеях», младшая вернулась к Берготу и, полагая, что к людям талантливым применимы только такие выражения, какие употребляет он, самым серьезным тоном спросила: «А что, Бергот в самом деле занятный типчик? Он из категории славных ребят, типчиков вроде Вилье или Катюля?» — «Я с ним встречался на генералках, — сказал Ниссон Бернар. — Нескладный, что-то вроде Шлемиля». Сам по себе намек на сказку Шамиссо ничего глубокомысленного в себе не заключал, но определение «Шлемиль» входило в состав полунемецкого-полуеврейского диалекта, и Блок-отец восхищался им в тесном кругу, а при посторонних он казался ему грубым и неуместным. Вот почему Блок-отец грозно посмотрел на дядю. «Он талантлив», — сказал Блок-сын. «А-а!» — с важным видом протянула его сестра, как бы давая понять, что в таком случае мои восторги простительны. «Все писатели талантливы», — с презрительным видом проговорил Блок-отец. «Я даже слышал, — подняв вилку и сатанински насмешливо прищурив глаза, сказал сын, — что он собирается выставить свою кандидатуру в академики». — «С таким багажом туда не суются, — возразил Блок-отец, как видно, не с таким презрением относившийся к Академии, как его сын и дочки. — Кишка тонка». — «Да и потом, Академия — это салон, а у Бергота „личность“ не та», — заметил дядя г-жи Блок, своей наследницы, существо тихое и безобидное, сама фамилия которого — Бернар — быть может, уже заставила бы моего деда напрячь его диагностические способности, но показалась бы несоответствующей его внешнему облику, при взгляде на который можно было подумать, что его вывезли из дворца Дария и что его реставрировала г-жа Дьелафуа, если бы имя Ниссон, выбранное каким-нибудь любителем, пожелавшим увенчать по-восточному эту сузскую фигуру, не распростерло над ним крыльев человекоголового быка из Хорсабада. Но Блок-отец все время задевал дядю — то ли потому, что его раззадоривало беззащитное добродушие козла отпущения, то ли потому что виллу оплачивал Ниссон Бернар, и пользовавшийся, ею хотел показать, что он сохраняет свою независимость, а главное — что он не подлизывается к этому богачу ради наследства.