Под сенью исполинов

— Чушь! — сипло запротестовал Иван и попытался подняться, но не смог. Подобрал под себя ноги и повторил, глядя в лицо Виктории:

— Чушь… Он не вмешался…

— Это триполий! — гордо возвестил с другого конца медблока Фарадей. — Тот самый галлюциногенный газ. В атмосфере Ясной его, полагаю, десятая доля процента. Челнок получил пробоину, когда приземлялся. А я её нашёл с помощью газоанализатора Брамина. Пробоина была прямо в вентиляционную систему челнока! Хорошо ещё, что небольшая.

— Че-его? — потемнел Нечаев. — Какой трипорий, амёба?! Ты почему сразу не сказал, сучонок?!.

Роман хотел много чего сказать, но вовремя успокоился. Не стоил выскочка даже одного-единственного вмешательства. Хотя по довольной морде ох как хотелось пройтись! Чтоб запомнил: команда важнее личных амбиций. При любых обстоятельствах!

Вскоре в медблоке остались трое: пострадавшие минувшей ночью и старший лейтенант Грау. И в конце концов, Виктория уложила Ивана обратно на полированную округлую плоть реаниматора.

Он отчего-то решил, будто аппарат представляет угрозу. Вика еле как разубедила его — пришлось разговаривать с ним чуть ли не как с дитём малым.

Вновь подключив систему отслеживания жизнедеятельности, грубо сорванную накануне, Виктория приложила ко лбу Ивана тёплую худенькую ладонь. То ли подействовала женская магия, то ли парень утомился настолько, но вскоре он закрыл глаза и уснул.

А проснувшись, обнаружил себя наедине с сопящим соседом по медблоку. Стоило Ивану пошевелиться, очнулся и Трипольский.

— Ты как?

Иван прислушался к себе. Всё в норме, если не обращать внимания на чёртов аппарат… Но ответил, что чувствует себя хорошо.

— Я… Знаешь… Я хотел… Спасибо в общем. Что вытащил из коридора, — было видно, что Фарадей не привык говорить благодарности.

— А как по другому-то?

Иван вряд ли поступил бы иначе. С раннего детства он бросался в передряги очертя голову, если кому-то требовалась помощь. И юнцом на раскопках бункера под Варшавой получил самый главный урок — нет выше чести, чем в нужный момент презреть угрозу собственной жизни. Иван и ещё четверо ребят, смогли выбраться из-под земли только благодаря своему руководителю.

— В твоём блоке тоже пейзажики? На мнемокадрах? — спросил Трипольский.

— Да. И у тебя?

— Как будто подборка на конкурс «Кто лучше запечатлеет одно и то же место». Приз: котик. Милый, но лысый. И злопамятный. Ибо карма.

Иван ничего не понял. Разве только то, что не ему одному попался бессмысленный набор видов, который ну никак не мог занимать место в отчёте по планете. Тем более — экстренном.

— Это как в хорошем старом фильме. Старик говорит мальчику: «Это — самое важное воспоминание моей коллекции. А ещё оно — ложь».

— Хочешь сказать, отчёт фальсифицирован?

— Не я хочу это сказать. Это здравый смысл говорит. Слышишь? Вот сейчас?..

Только сначала прислушавшись, Иван понял, что Трипольский просто каламбурил.

— А откуда это?

— Что? — Алексей уже почти перевернулся набок, чтобы прикорнуть.

— Фраза про воспоминание. Про мальчика и учителя.

— Я не говорил, что он ему учитель, — как-то странно усмехнулся Трипольский. — Это фантастика, точнее её раздел. Фэнтези.

— Не люблю фантастику, — выдохнул Иван, постепенно отдаваясь действию релаксантов.

— Зря. Если бы не фантасты, люди до сих пор колотили бы друг друга костями мамонтов.

— Ну да. А так у нас есть ракеты с ядерными боеголовками и боевые синтетики…

* * *

Всей чертовщине на челноке нашлось вполне рациональное объяснение. Дух экспедиции возродился. В отсеках вновь закипела деятельность, неопределённости и след простыл — теперь каждый делал своё дело, не задумываясь, будет ли вообще толк или их ожидает фиаско.

Один только Алексей ходил чуточку понурый. Он считал доставшиеся ему лавры избавителя чересчур скромными. Никто не пожимал благодарно руку. Никто не смотрел подолгу с уважением в глаза, говоря приятности. Даже как бы не наоборот — Нечаев порой ходу не давал со своими чёрными шутками.

Командир принял решение о первой вылазке на поверхность Ясной.

— Это не прогулка, Леонид Львович, — на ходу говорил Подопригора; на фоне остальной группы командир не оживился даже — воскрес. — У вас нет навыков.

Ганич остановился, возмущённо хватая ртом воздух. Но тут же опомнился и вновь пустился в погоню. В арсенале их встретили Павлов, Буров и Нечаев.

— Виктория говорит, что не позволит Ивану выйти из медблока до завтра. Так что… идём втроём: я, Рома и Роберт, — возвестил командир.

— А я-то грешным делом подумал, что я — полковник запаса! — почти уже вскричал от досады теолог, выкладывая последний аргумент.

— Я бы вам советовал, — прищурился Нечаев, — впредь не думать грешным делом. Для этого у людей голова есть.

Ганич, казалось, забыл, как дышать. Лицо его приобрело весьма забавное выражение: помесь недоумения, обиды и почти юношеского стремления доказать свою правоту во что бы то ни стало.

— И перестаньте жестикулировать бровями, я вас очень прошу… — напоследок не удержался Роман.

— Тимофей Тимофеевич, извини, но ты останешься, — продолжал Подопригора, не замечая Ганича. — Пока меня нет — ты командир.