Под сенью омелы

– Милая, ты же знаешь, что на самом деле ты никогда на него и не злилась. Ты злилась на себя и на болезнь. На себя – за то, что не уберегла Рому, на болезнь – за то, что та выбрала именно его. А Володя… Володя просто стал тем, на кого ты излила от бессилия свой гнев. И он это знал. Был уверен, что вы помиритесь. Он же частенько приезжал ко мне, чтобы узнать новости про тебя и про Рому.

– Он был очень добрым, – Аля безуспешно пыталась вытереть слезы.

– Конечно, милая. И лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это перестать заниматься самокопанием и уничтожать себя. Володе этого бы не хотелось.

– Я еще Роме не сказала… – Аля сделала большой глоток отвара, чувствуя, как постепенно внутреннее напряжение отступает и ее мысли замедляют бег, сердце переходит с бешеного ритма на спокойный и ровный, тревога отпускает. Все-таки поездка к маме была ее лучшим решением за последнюю пару дней.

– Милая, а по поводу Ромы… Неужели нет никакой надежды? – с грустью спросила Анна. – Ты не представляешь, как мне жаль, что я ничем не могу помочь.

– Вообще можешь, – шмыгнула носом Аля, делая глоток и чувствуя, как пружина внутри расслабляется и становится возможно дышать. – У Ромы закончились те травы, что ты давала, могут снова начаться боли по ночам.

– Я дам новые, – с готовностью кивнула Анна, – сделаю чуть сильнее, чтобы сон наладить.

– И еще, – запнулась Аля, но тут же вспомнила, что юлить перед матерью нет никакого смысла. – Я хочу продать квартиру, чтобы повезти его в Германию или в Швейцарию, доктор сейчас нам ищет клинику. Мы можем временно пожить на твоей даче?

– Да, конечно, милая, – кивнула Анна, – конечно, можешь. Сколько денег вам нужно?

– Нет, мам, пожалуйста, – запротестовала Аля, – я не буду брать у тебя деньги.

– Вот уж глупости, конечно, будешь, – решительно прервала ее Анна, оставляя правую ногу дочери в покое и принимаясь за левую. А Аля вдруг почувствовала, как у нее начинают слипаться веки.

– Я не знаю, – сникла Аля. – Врач обещал узнать стоимость лечения.

– Как только узнает, скажешь мне, – спокойным и ровным тоном приказала мать.

– Нет, мам, – Аля попробовала покачать головой, в глубине души понимая, что эту битву она уже проиграла.

– Да, – Анна забрала чашку с отваром из рук дочери, отставила в сторону, взяла ее за руки, заглянула в глаза и заговорила гипнотическим голосом:

– Алечка, милая, я ведь не для тебя и Ромы это делаю. Я делаю это для себя. Ты знаешь, как я не люблю, когда что-то нарушает размеренный поток моей жизни. Ты и вправду считаешь, что я смогу быть счастлива и спокойна, зная, что моя дочь страдает?

От рук матери по телу разлилось тепло, голова стала тяжелой. Але показалось, что ее уносит куда-то мягкими волнами. Ей показалось, что мать сквозь сон что-то говорит о людях, которые знают, как делать нужные снадобья, но она отключилась прежде, чем сумела ответить.

* * *

Маленькая девочка танцевала в лучах солнца. Она была похожа на сказочную фею из доброго фильма. Теплые, свежие и струящиеся потоки утреннего света, в которых толкались мириады пылинок, создавали легкую дымку, отчего фигура девочки казалась еще тоньше и призрачнее.

Девочка танцевала. Она не обращала внимания на нервно гудящие машины, время от времени рвущиеся через лес. Ей не мешал гул теплоходов, бороздивших океан где-то неподалеку. И даже рев самолетов не мог заглушить звонкий мотив, звучащий у нее в голове. Девочка отбивала такт неслышимой мелодии и улыбалась.

Она была настолько хороша, что суровый бородач, мстящий за предков и религию, остановился на несколько мгновений и залюбовался ею. Пара конгрессменов в галстуках, решающих судьбы человечества, прервала переговоры, чтобы посмотреть на сказочный танец. А маленький мальчик Рома, умирающий на руках у матери, задержал последнее дыхание, чтобы полюбоваться девочкой, лучами и мириадами пылинок. В последний раз.