Под сенью смерти

— И, если угодно, можете связаться с посольством и выразить официальный протест.

Подполковник Вукетич сидит у начальника. Кабинет размерами напоминает просторный зал.

Вукетич пьет коньяк. Он докладывал сорок минут. Рассказал все, что он знает или предполагает о Йоване Кише.

Теперь он чувствует страшную усталость. И не только потому, что двое суток не спал. Коньяк сейчас очень кстати.

Шеф открывает стоящий на столе серебряный ящичек с толстыми сигарами. Тщательно выбирает себе по вкусу. Ящичек он оставляет открытым. В этом кабинете все большое. Должно быть, поэтому Вукетичу так уютно здесь. Огромному телу его покойно в огромном кресле. Вукетич пока что не закуривает.

— Что ты предлагаешь?

— Ничего я не предлагаю.

Вукетич все же берет из ящичка сигару.

— Я знаю только, что Йован Киш снова будет убивать. Шеф закуривает сигару. Вукетичу огня он не дает. Для раскуривания сигары требуется целая спичка.

— Какие планы у венгров?

— Они ничего не могут поделать. Как бы ни были они уверены в своих подозрениях, улик-то ведь никаких.

Подполковник Вукетич тоже закуривает сигару.

— Против Йована Киша есть одна-единственная улика: он сам.

Вукетич вдыхает сигарный дым, наслаждаясь ароматом табака.

— Йована Киша ничем не заставишь признаться.

— Точно?

Шеф тоже немало повидал в жизни.

— Точно.

— Как же теперь быть? Вукетич наливает себе коньяку.

— Можно извлечь из архива его прежние дела. Последнее из них полуторагодовалой давности. Но расследование ведь уже тогда зашло в тупик.

Он делает глоток.

— Можно установить за Кишем наблюдение. Для этого понадобится не меньше десятка человек, да и то их придется чередовать.

Он допивает остатки коньяка.

— Но если Киш захочет, он все равно избавится от слежки.

Шеф задумчиво тянет сигару. В кабинете царит полумрак. Лишь на письменном столе горит лампа.

— А ты не переоцениваешь его способности?

— Нет, — качает головой подполковник Вукетич. — Не переоцениваю.

Шеф недвижно сидит в кресле, продолжая курить.

— Можно подождать, пока обнаружатся статуэтки. Но они не всплывут. А если все же это случится, они не выведут нас на Киша.

— Ты уверен, что это его рук дело?

— Абсолютно.

— Как ты думаешь, что его толкает на преступление? Вукетич выпил уже четыре рюмки коньяку. Над этим вопросом — почему Киш идет на преступления — он задумывался сотни раз.

— Не знаю.

— Что ты предлагаешь?

— Нашими обычными методами мы ничего не добьемся. А Киш продолжит свое черное дело. Но теперь он не остановится и перед убийством. Будет убивать всякий раз, когда сочтет, что так вернее обрубить концы.

Шеф встает из-за стола. Подходит к широкому окну.

Ярко освещенная улица пустынна. Нигде ни души. Шеф оборачивается к Вукетичу.

— Помнишь, что я тебе сказал во время октябрьского отступления?

Во время войны Вукетич служил под его началом — командиром батальона. Подполковник молчит.

— Бывают ситуации, когда возможен только один приказ. Любое другое решение означает безответственность.

Вукетич поднимается с кресла. Сигару оставляет в пепельнице.

Чудовищной тяжестью наваливается усталость.

Во время октябрьского отступления он получил приказ действовать по собственному усмотрению.

Всю дорогу от Белграда до Будапешта он проспал в машине.

— У меня к вам просьба такого рода… — говорит он майору Сабадошу. — Как только я подъеду к мотелю, отзовите своих людей из группы наблюдения.

Вукетич закуривает сигару. Майор попыхивает сигаретой.

— Предупредите пограничников, что я и мой коллега сегодня ночью пересечем границу на моторке Йована Киша.

— А Йован Киш?

Подполковник Вукетич не отвечает. Затем, после долгого молчания, роняет.

— У вас больше не будет забот с ним.

Глаза майора Сабадоша воспалены с недосыпа.

— Я обязан доложить руководству.

— Разумеется.

«Ласточку» между тем подвергли обыску. Никаких улик не обнаружено.

Ножи забрали в лабораторию. Следов крови нет ни на одном из них. Ножи могли послужить орудием убийства, хотя размеры их и не вполне совпадают с характером ранений на жертвах.

Майор Сабадош знает, что он в любой момент может арестовать Йована Киша.

Только ни один суд его не осудит.

Ведь улик никаких.

Возвратясь из управления полиции, Йован Киш в каюте сбрасывает с себя одежду и надевает плавки. Минут двадцать он плавает.

Он знает, что здесь купаться запрещено.

Его это не волнует.

Вода приятно холодит тело.

Не вытираясь, Киш прямо мокрым укладывается на крыше каюты.

День опять жаркий.

На берегу стоят белые «Жигули» с распахнутыми настежь дверцами. Внутри машины трое мужчин.

Киш не обращает на них внимания.

Он снова и снова прокручивает в памяти события, вынуждая себя припомнить все до мельчайших подробностей.

Горшки с геранью в окне одного из домов. Смеющаяся девушка у здания церкви. Продавец мороженого. Олеандр в зеленой кадке. Значит, все-таки музейный смотритель. Следователь упомянул свидетелей во множественном числе.

Блеф чистой воды.

Будь у них два свидетеля, ему бы устроили очную ставку.

Если его сведут на очной ставке с этим смотрителем, он будет все начисто отрицать.