Под шафрановой луной

– Подумайте если не обо мне, то о моих детях, – Хасан попытался подобраться к сердцу женщины – с англичанками обычно это хорошо работало. – Если я заплачу хозяину дома неполную цену, он даст мне меньше денег. Как я накормлю детей?

Он придал лицу самое скорбное выражение. Миссис Гарретт с веселым видом покачала головой и настояла на своем.

– Но, разумеется, я подумаю о вас и о ваших детях. – Она окинула взглядом комнату, где в некоторых местах от стен отлетела штукатурка. – Мне понадобится мастер. Если вы сможете подыскать хорошего, я вам доплачу.

Хасан просиял. Ему определенно нравилась эта леди! Живот его в широкой рубахе над шароварами подскочил – араб поспешил к ней, и они вместе обошли дом.

– У меня есть братец, столяр… Его зять знает толк в малярных работах. А племянник – кузнец! Я могу прямо сейчас пойти…

Хасан действительно разбирался в англичанках. Но таких, как миссис Гарретт, еще не встречал. Поэтому уже после заключения сделки и посредничества с рабочими он нередко захаживал к ней на стаканчик чаю или кружку кофе, чтобы поболтать и узнать о ходе реставрационных работ. И при первой возможности устраивал строителям нагоняй, чтобы поторапливались – нельзя больше оставлять миссис Майю, мисс Эмми, миссис Элизабет, мисс Бэтти и главное – маленького саида без теплой воды!

Хасан мог стать отличным помощником во всех начинаниях, это Майя и остальные поняли быстро. Он знал, где по соседству купить лучшие овощи и кукурузу и у какого торговца ни в коем случае нельзя брать мясо. Он раздобыл им кухарку Фатиму, хотя поначалу ей приходилось туго под неусыпным контролем Бэтти, но наконец они пришли к компромиссу, что будут готовить по очереди: один день египетская и арабская кухня, другой – английская. Оказалось, Хасан слышал, что христианская больница отчаянно нуждается в медсестре – Эмми Саймондс приехала как по заказу. И Хасан всегда направлял к ним активных туристок, которые не хотели учиться у мужчин, но с удовольствием брали уроки арабского у Майи, с неменьшим удовольствием оставались на чай, а вернувшись домой, рекомендовали замечательную миссис Гарретт своим родственникам и знакомым, чей путь лежал в Каир. Роман Майи о Химьяре продавался не слишком хорошо, но издатель в Англии остался доволен прибылью, выплатил Майе дополнительную премию и попросил ее написать о Каире, раз уж она там живет. И сможет ли она переводить с арабского?

Кроме этого, их достаток составляла пенсия британской армии и сбережения тети Элизабет. Скромновато для жизни в Англии, но в Каире на эти деньги можно было неплохо существовать.

Следующие страницы книги судьбы Майи словно пролистнул порыв ветра – они пролетели очень быстро, куда быстрее тщательно выписанного детства, юности и ранних лет взрослой жизни. Возможно, у нее было слишком много дел: чтение домашней библиотеки, пополняющейся медленно, но постоянно, письма, переводы и занятия.

Тетя Элизабет оказалась права: Каир постепенно становился вторым Парижем. Через пять лет после прибытия Майи за дело взялся новый хедив Исмаил-паша и перестроил западную часть города по французскому образцу: великолепные просторные улицы, огромные парки и широкие площади с пряничными домиками в европейском духе, ночью ярко подсвеченные. Строительство железной дороги до Александрии сделало город еще привлекательнее, а с тех пор как туристическая фирма «Томас Кук» включила Каир в свои предложения, в столицу Египта хлынул еще больший поток англичан. Художников пленила жизнь улиц и дружелюбие их обитателей, красота города, где было всего понемногу: влияние Средиземноморья, Востока и Африки, Франции и Англии, величественные мечети и элегантные дома, кофейни и яркие базары, крики муэдзинов и звон колоколов.

Разнеслась весть, что в Старом городе, в одном из невзрачных кварталов рядом с древней городской стеной Баб-Зувейла, живет Майя Гринвуд Гарретт, писательница и переводчица, и ее часто посещали гости из Англии, любопытствующие незнакомые люди. Некоторые оставались в Каире на время, даже пускали корни, как когда-то и Майя, но большинство продолжали свой путь и нередко писали ей потом о своих приключениях.

Несомненно, столь стремительно бегущее время захватило своим потоком и Джону. Майе часто хотелось крикнуть сыну: «Подожди, перестань расти, я хочу еще побыть с тобой в этом возрасте!», но это было бы бесполезно. Пухлый двухлетка вытянулся, превратился в маленького озорника и вскоре действительно повзрослел, став худым, высоким и таким темным, что его часто принимали за египтянина или француза. Джона нахватался от Фатимы арабского, и Майе оставалось лишь научить его остальному. Молочные зубки едва успели прорезаться, как зашатались и сменились на коренные. Бэтти едва успевала удлинять штанишки, а когда Джона с восторгом начал играть на улице в мяч с другими мальчишками, что периодически заканчивалось дружескими потасовками, перестала успевать и ставить заплатки. Он ходил в школу, хотя и не особенно охотно, ленился, но быстро соображал и благодаря этому не отставал.