Под шафрановой луной

Джонатан обхватил беспомощно бьющуюся сестру за талию и прижал к себе, чтобы утихомирить. Нахмурив брови, он с наигранной серьезностью провел большим пальцем по краю обложки, раскрыл книгу и тихо присвистнул, увидев на титульном листе штамп, подтверждающий, что книга эта – «собственность Бодлеанской библиотеки, Оксфорд».

– Стоило старшему брату задержаться в дальних странах, как дома его младшая сестренка совершает преступление. Становится воровкой и к тому же – обманщицей. – Он зацокал языком и сокрушенно покачал головой.

– Я отнесу обратно, – уперлась Майя, но в ее словах уже появилось смущение, а на лице заиграла затаенная улыбка. Джонатан тихо закудахтал, и она шутливо ударила его по ребрам.

– Да перестань ты меня бесить!

Джонатан застонал и скорчился от воображаемой боли.

– Человек годами переносит невзгоды, служа на благо отечества, вдали от родины и близких, а какова благодарность? Вместо сердечного приветствия он получает лишь тумаки!

Смех защекотал Майю изнутри, неудержимо стремясь наружу, и наконец она захохотала так свободно, как не смеялась уже давно. Она изо всех сил прижала Джонатана к себе.

– Как я рада, что ты вернулся. – пробормотала она, уткнувшись в его пиджак, слабо пахнущий одеколоном. Джонатан не менее пылко ответил на объятья.

– Я тоже рад, что вернулся, – прошептал он, уткнувшись в ее намокшие от снега, непослушно вьющиеся волосы. – А благодаря добрым ветрам и усердной паровой машине, – провозгласил он, в избытке чувств оторвав Майю, издавшую радостный вскрик, от земли, – на целых два дня раньше, чем планировал!

Он осторожно поставил ее на место и протянул книгу.

– Держи. И поскорее отнеси награбленное добро в убежище, пока не поймала мать.

Майя расстроенно прикусила нижнюю губу, опустив взгляд на книгу у себя в руках.

– Она все еще злится? Сегодня вечером мы…

Уголки его губ поползли вверх.

– Уже наслышан. Наша златовласка сообщила мне первым делом.

– Вечно Лине нужно обо всем растрезвонить, – фыркнула Майя.

– Да ладно, – примирительно потрепал сестру по руке Джонатан, – ты же ее знаешь! Для Ангелины сущее удовольствие – болтать да судачить. Рано или поздно я бы все равно узнал. Но не беспокойся: мама вне себя от радости и совершенно растворилась в хлопотах – хочет приготовить все как можно скорее. Так что я невольно отвлек ее от вашей ссоры своим преждевременным появлением. И, – он наклонился поближе, – я попробую уговорить ее не отбирать писем, – Джонатан подмигнул и ласково шлепнул сестру. – Давай поднимайся, через два часа садимся за стол.

Майя медлила. По тому, как она держала книгу и теребила обложку, брат угадал ее мысли и засмеялся.

– Иди спокойно! Я непременно проведу некоторое время в Оксфорде, – он с грубоватой нежностью потрепал ее по щеке. – Тебе вовсе не обязательно постоянно быть подле меня. Я же знаю, как важны для тебя книги. Мы еще успеем побыть вместе.

– Спасибо, – прошептала Майя, быстро поцеловала его, одарив сияющим взглядом, и с легким сердцем поспешила вверх по лестнице.

Лишь когда она скрылась из виду, Джонатан вспомнил, что забыл представить ей своего гостя. Впрочем… Он чуть пожал плечами – невелико упущение, все равно они познакомятся за обедом; и он в душевном блаженстве побрел в салон дожидаться друга.

– Я до безумия влюблена! – томно вздохнув, Ангелина привалилась спиной к двери.

– Прекрасно! Кто на этой неделе? – Майя давно перестала возмущаться, что Ангелина входит без стука и уходит когда ей вздумается, словно это до сих пор ее комната.

– Прибереги сарказм – на этот раз все серьезно!

– Угу, – хмыкнула Майя, окунула перо в чернильницу и написала на листке бумаги два слова, которые она секунду назад с большим трудом расшифровала в арабском тексте и перевела на английский. Краем глаза она глянула на маленькие серебряные часики, стоящие перед ней на секретере под светом лампы. У нее еще оставалось немного времени, чтобы перевести несколько строк.

– Как зовут счастливчика?

– Ральф, – протяжным, томным голосом сообщила Ангелина, – Ральф Гарретт.

Послышались новые вздохи, она оттолкнулась от двери и, приплясывая, устремилась к Майиной кровати. Она собралась, как обычно, рухнуть туда и выдержать театральную паузу. Но ее остановил испуг: она же помнет это замечательное платье! – из тафты и шелка, серо-голубое… И она приняла другое решение – прошла за спиной Майи мимо секретера к окну и встала там в красивую позу.

– Кто? – автоматически переспросила Майя, ломая голову над следующим значком, в котором пока не видела никакого смысла. Арабский язык напоминал лабиринт из ложных путей и двойных значений. Каждое слово, словно талисман, вызывало целое гнездо родственных слов и значений. Скорее символ, чем ясное высказывание. Крошечное окошко, один лишь взгляд на дремучий темный лес многозначности, вырастающий за выведенной строкой.