Под солнцем тропиков. День Ромэна

Шоссе горело под колесами. Спустя десять минут перевал кончился. Перед машиной легли два рукава.

— Гони на черный утес! — скомандовал Бамбар-биу.

— Там что-то… — возразил шоффер.

— К черту! — отвечал Бамбар-биу и, наклонившись к Петьке, вдруг сообщил ему доверчиво: — Знаешь, пионер, откуда вся эта погоня? Доггед действует: ты его оскорбил, я увез его фрак. Да. Да… — и, желая еще что-то сказать, он пододвинулся к пионеру ближе.

На шоссе, ведущем к Черному Утесу, преграждая дорогу, высилась баррикада из камней, песка и бревен. Шофер растерялся.

— Гони! Гони! — поощрял Бамбар-биу, гогоча.

Тиуу… тиууу… Бах… бах…

— Странно! Стреляют? — изумился Бамбар-биу и тут же обрадовался воспоминанию: — Ха-ха! Да тут должен быть полицейский пост; известили по телефону. Знаком, знаком с ним.

В полсотне шагов от баррикады он вырвал у Петьки револьвер, выстрелил из него два раза и вернул почтительно. Первый выстрел взорвал, запалил сооружение, второй разметал прах. Человек в полицейском мундире, падая и поднимаясь, удирал в сторону от шоссе.

— Ушел-таки! Ох, уж эти полицейские: живучи! — Бамбар-биу ласково глянул в хмурое лицо пионера, расхохотался и вдруг посерел. Его приятель, маки-домовой, сидел на подушках боком и вилял головой. Толчок дороги повернул его лицо к луне: на белоснежном лбу горел рубин. Померкли глаза ночной птицы.

— Причастился освобожденный! — с горьким сарказмом проговорил гигант и, подняв на руки мертвое тельце, выбросил его из автомобиля.

Привычные к жертвам пески равнодушно приняли новую жертву.

Бессильно опустив могучие руки меж колен, гигант погрузился в молчание. Петька и Джон, прижавшись друг к другу, заснули.

Облегченная машина радостно гудела.

8. Последний подвиг героя без почвы Бамбар-биу

Проснулись пионеры от толчков. Их бросало друг на друга, сшибая лбами; колотило о стенки, натыкало на гиганта, который в свою очередь отшвыривал их, смеясь и радуясь этой забаве, как младенец погремушке.

Ночь и луна еще висели над землей, но чувствовалось по прохладе, что недалек тот миг, когда из-за горизонта выплеснется горячее солнце.

Машина шла по открытой пустыне. Скорость ее значительно поубавилась, пообтерся лоск. Хрипел, захлебывался, дрожал мотор.

Под ногами пассажиров, а у пионеров и на зубах, скрипел песок. Шоферу, более всех неподвижному, грозила опасность быть погребенным в нем; складки его одежды, кроме рукавов, содержали песчаные залежи.

Ныряя в дюнах, сзади них следовала лишь одна машина. В догонялки и перегонки никто более не играл, и расстояние между ними оставалось неизменяемым — около километра.

Со скучающим видом, словно исполняя нудную обязанность, Бамбар-биу оборачивался изредка и, не целясь, отсылал преследователям кусочек стали. Оттуда когда отвечали, когда нет: острота преследования сгладилась о пески.

Пустыня начинала приобретать предгорный характер: то и дело скрюченными пальцами шоффер вертел рулевое колесо, чтобы объехать полузанесенные песком каменные выступы.

— Эх, Петух. Дал бы ты мне на время свою игрушку, давно бы нас никто не преследовал… В самом деле, Петушок, дай… Вы бы поехали себе, а я где-нибудь спрятался бы в углублении, потом… потом догнал бы вас.

— Нет, — резал Петька, ловя поддержку во взгляде насупившегося Джона Плёки.

Местность загромождалась камнями и скалами. Бамбар-биу приставал к Петьке тем сильнее, чем чаще автомобилю приходилось лавировать и чем более полицейские выигрывали расстояние. Петька вконец заскорлупился. И вот заговорил Джон:

— Вы, несомненно, и есть знаменитый Бамбар-биу, кроющий свои делишки под маркой коммуниста?

— Разрешите представиться, — галантно изогнул корпус названный. — Имею удовольствие разговаривать с братишкой петушиным, то есть тоже с Петушком?

— Замечательно остроумно, ах! — отвечал Джон, сплевывая для выразительности через борт. — Позвольте вам заметить, сударь, что дело ваше безнадежно.

— Ох, сударыня. К чему такой пессимизм? Почему безнадежно, когда у меня в кармане — дарственная Брумлея на земли Ковровых Змей?

— Подумаешь: зарезал? Ваше дело безнадежно, потому что беспочвенно, потому что не имеет корней в массах, потому что дарственная — ерунда, она ни на шаг не приближает нас к революции… Не говоря о том, что всякие единоличные выступления, не повторяемые сотнями и сотнями, всякие выступления в условиях, не созревших для этих выступлений, обречены на неудачу. В вашем же случае они лишь навлекают преследования на массы.

— Дискуссия в самое время! — насмешливо отвечал Бамбар-биу, посылая очередную пулю в полицейский авто, подобравшийся на полкилометра. — Когда мы будем лишены этого приятного соседства, я вам отвечу, а пока… ну-ка, друг, прибавь ходу.

Шофер переключил скорости, и разбитая машина, задрожав до последнего винтика, рванулась, очертя голову, по камням.