— Кто это? — В зеркале передо мной девушка в светло-голубом, под цвет глаз, платье из трепещущего шелкового шифона, сильно приталенном, с пышной юбкой и без рукавов. На спине глубокий вырез, а спереди платье подчеркивает грудь, так что кажется, будто природа одарила меня больше, чем в действительности. Каблуки песочного цвета туфель высоковаты, но сами «лодочки» удобные, из мягкой кожи.
Вернувшись с Дори на кухню, мы застаем Дика и Густава за беседой и сигаретами. Подняв глаза, оба замолкают.
Я выгляжу нелепо…
— Малышка… — выдыхает Густав.
— Именно, — произносит Дик.
— Эй-э, может, вам не стоит никуда идти? Подыщите-ка номер в приличном отеле, — советует Густав.
Я бросаю на него убийственный взгляд.
— А что? По-моему, я говорю дело-э.
— И куда вы пойдете, ребятки? В «Карлейль»? — интересуется Дори, затягиваясь сигаретой Дика.
— Я не знаю. Лейла! Как тебе «Карлейль»?
Не очень стильно, не особенно круто, но почему-то мне хочется именно в «Карлейль» — так, как в жизни никуда не хотелось.
— Отличная идея, — одобряю я, вся уже в мечтах. Перед глазами мелькают идиллические картинки — мы с Диком потягиваем мартини с большими зелеными маслинами и шепчем друг другу милые глупости. Впрочем, если подумать, не такие уж и глупости.
Звонит мобильник, Дик достает его из внутреннего кармана куртки и выходит из кухни. Возвращается бледный:
— Приглашение в силе, но придется перенести.
— Перенести! — возмущается захмелевшая Дори. — Это еще почему?
— Семейный кризис, — поясняет Дик, накидывая пиджак.
А как же «Карлейль»? А как же я?
Не попрощавшись, Дик выскакивает за дверь, перед тем как исчезнуть, все же останавливается и бросает на нас растерянный взгляд. Я не упускаю шанса.
— Что еще за семейный кризис? — выпаливаю бестактно и без особого сочувствия.
— Прости, — отвечает Дик, а глаза говорят то ли «Не повезло», то ли «Пожалуйста, верь мне» — не разберешь.
— Ну что ты! Ничего страшного, — мужественно улыбаюсь я, хотя мне хочется рухнуть на пол жалкой грудой шелка.
Дори провожает Дика до двери; я слышу, как они перебрасываются несколькими репликами, после чего дубовая входная дверь гулко хлопает. Коридор наполняется другими звуками, чужими голосами. Поцелуи, прощания.
Устало сгорбившись, я опускаюсь на железный стул у телефона и говорю в пустоту:
— Ну вот, сбежал.
Густав сочувственно смотрит на меня и протягивает бутылку шампанского со словами:
— Держи лекарство.
Я смотрю на голубой шелк, мелко подрагивающий у меня на груди, и думаю: «Почему все мужчины бегут от меня, как от прокаженной?»
Хлопок — Густав открыл шампанское и всовывает мне в руку холодный фужер.
— Ты поверил? — спрашиваю я.
— Чему поверил? — недоумевает Густав.
— В «семейный кризис» ты поверил?
— Конечно, почему бы и нет, — он пожимает плечами.
— Не знаю. Черт, это так банально. — Отвергнутая в очередной раз, я начинаю закипать. — Ясно же, что этот осел меня бросил!
— Уточни-ка, в чем проблема? — Судя по тону Густава, я со своими проблемами его уже слегка достала. — С чего это ты взяла, что он тебя динамит? Знаешь, мне иногда кажется, что ты не можешь взглянуть на себя со стороны-э.
— Еще как могу, — спешу его заверить.
— Иногда ты бываешь
— Это точно, — я невольно улыбаюсь.
— Хотя одеваешься классно, — добавляет Густав, поигрывая бровями, как Граучо Маркс[58]. — А парень-то, между прочим, неплохой.
Он отхлебывает шампанского, причмокивает и громко икает.
— Но в любом случае хуже тебя. — Я делаю большой глоток и тоже икаю.
— Ах, дорогая, сколько можно повторять: лучше меня никого нет и быть не может.
Густав притягивает меня к себе и прижимается щекой к щеке, как в танце. Профессионально крутанув меня пару раз, он наконец оставляет меня в покое и с невинным видом протягивает фартук.
— Чтобы, не дай бог, не запачкать платье. — Он кивает на неубранные блюда с вырезкой и вареной лососиной.
Просунув голову в фартук, я завязываю его пояс на талии. Обычно повара так фартуки не носят. Как правило, они аккуратно подгибают верхнюю половину внутрь. Но Густав прав, я не хочу испортить платье Дори.
— Схожу за своими башмаками. — Я избавляюсь от «лодочек», аккуратно ставлю их на кухонный шкафчик и поднимаюсь в комнату Дори — не на лифте, а по винтовой лестнице, чтобы собраться с мыслями.
Когда я возвращаюсь на кухню, Густав моет свои ножи. Все уже убрано, столик чист.