Под созвездием Ориона

Такой охотой занимался я не один, были там еще несколько мальчишек. Но все не вредные, не драчливые. Не выхватывали друг у дружки добычу, если успевали к ней одновременно. «Ладно, бери, ты раньше успел…» Честное слово, я потом редко встречал такое миролюбие в мальчишечьем кругу. Один из ребят — рыжий голубоглазый мальчик в тюбетейке — даже подсказал мне: «Большевичок, вон там, в кустике сзади тебя, есть одна. Я еще сверху видел, как она падала…» У меня даже затеплело внутри. «Спасибо…» Не за тарелочку спасибо, а за то, что этот мальчишка — такой …

Набрал я тогда не меньше десятка. Конечно, измазался, изрезал осокой ноги, а один раз даже провалился по пояс (бедные мои брюки). Потом нам закричали с откоса, что пора убираться, и мы пошли сдавать трофеи.

Хозяйство «мастера Бори» располагалось в траншее под стрелковой площадкой. Был Боря худым щетинистым парнем с костылями (наверно, инвалид недавней войны). Во время стрельбы он по команде спортсмена («Дай!» — кричал тот) дергал рычаг маленькой катапульты, и тарелочка со свистом летела из амбразуры. А в свободное время Боря штамповал эти тарелочки на особом устройстве. Из жидкой горячей смолы. От нее пахло разогретым асфальтом. Запах знакомый — как раз тем летом начали асфальтировать нашу центральную улицу Республики. Наверно, изготовленных тарелочек не хватало, поэтому Боря охотно принимал у нас выуженные из болота. Лишь бы не было на них дырок и трещин. (Он щелкал по этим блюдцам ногтем, как продавец в посудном магазине). К ребятам Боря относился с пониманием. Говорил: «Сам был пацаном, помню…» И даже разрешал иногда дернуть рычаг катапульты. «Только вмиг после команды, не мешкайте!» Мы не мешкали.

Платил Боря, по нашим понятиям, вполне справедливо — то ли по пятаку, то ли по гривеннику за тарелочку, не помню. По крайней мере, в тот, в первый раз, я ушел от него с весьма отяжелевшим нагрудным карманом ковбойки.

Дома я всю заработанную сумму великодушно предложил маме — как вернушийся с охоты добытчик (и чтобы мама не очень ругала добытчика за перемазанный вид). Но она и не ругала. Вернула мне денежки, налила в таз воды и велела:

— Иди, мойся, чучело…

…Зимой искать тарелочки было легче. Они с маху врез а лись в глубокий снег, и черные следы падения были хорошо видны по всему заглаженному вьюгами пространству.

Те зимние охоты мне запомнились даже больше, чем летние.

Особенно помню один день январских каникул. Я пошел в Сад судостроителей сам по себе, отчим отправился туда раньше. Дорога теперь была известная: до центра, потом вдоль по всей улице Орджоникидзе, а дальше до сада рукой подать. По пути решил заглянуть на улицу Герцена, к давнему знакомому Пашке Шаклину, он обещал дать мне почитать редкую в ту пору книжку «Собака Баскервилей». Был Пашка семиклассником, я учился в четвертом, разница немалая, но все же приятельские отношения между нами сохранялись. Видимо, по инерции, в память о временах, когда мы были соседями по дому.

Книгу Пашка дал, но разговаривал со мной нехотя и торопливо. Он спешил в школу, к началу городской военной игры. (Тогда такие игры еще не назывались «Зарницей», но, как говорится, «имели место».) Я про эту игру знал. О подготовке к ней было написано в нашей школьной стенгазете (называвшейся, естественно, «За учёбу!», причем фанерную букву «ч» хулиганы-семиклассники иногда выламывали из деревянной газетной рамки). Но четвероклассников «на войну» не брали, маленькие еще. А Пашка готовился и был во всеоружии. Телогрейку подпоясал широким ремнем, солдатскую ушанку украсил картонной кокардой с «армейской» эмблемой своей школы № 25 — синий квадратик, очерченный с двух сторон таким же синим угольником. Было у Пашки и оружие: деревянный ручной пулемет с трескучей вертушкой. Как оглушительно она трещит, Пашка мне продемонстрировал и любовно погладил некрашеный приклад, на котором синел тот же значок, что на шапке. Но тут Пашкин взгляд упал на мой «фабричный» автомат, который, я оставил в уголке у двери.

— Ух ты! Это что за фиговина?

Я тут же объяснил, что «фиговина эта — не игрушка, а учебное оружие, с которым я тренируюсь на стрелковом стенде, «отрабатываю реакцию» (по словам отчима)».

«Всамделишный» вид моего автомата, видать, произвел на Пашку впечатление.

— Слушай, дай мне эту штуку на игру, а?

Что было делать? Получив от Пашки «Собаку Баскервилей», не мог я ему отказать в просьбе.

— Ладно. Только имей в виду… — И я честно предупредил, что трещотка в автомате работает так себе. И показал, как именно. Ржавый вой «стреляльного механизма» Пашку смутил. Он заколебался. Но все же решил:

— Ни фига! Стрелять стану из пулемета, а этот пусть будет для боевого вида…

До Пашкиной школы нам было по пути. Мы вышли на Первомайскую и затопали валенками по спрессованному снегу на досках деревянного тротуара. Доски под снегом поскрипывали. Солнечный морозец тоже поскрипывал и слегка цапал за щеки. Иногда мы с разбега ехали на подшитых подошвах по накатанным ледяным дорожкам. Настроение было подстать погоде.