Под созвездием Ориона

Постамент был «конструктивистский», как бы составленный из трех параллелепипедов. Я называл его «домик». Мне казалось, что поздно вечером белая фигура слазит с домика и уходит в него спать. Однажды, гуляя в сквере с мамой, я спросил: правда это или нет. Мама охотно сказала, что так и есть. Она считала, что полезно развивать у ребенка фантазию.

В сквере у памятника пахло влажным песком. Песок лежал кучей. В нем можно было играть. А рядом с кучей густо цвели одуванчики – такие солнечные, что я весело жмурился. Иногда вставал на коленки, наклонял голову, как теленок, и касался одуванчика щекой. Отчетливо помню щекотание пушистого цветка и его запах. Одуванчики и влажный песок – первые запахи моего детства…

Летом сорок седьмого года территорию у цирка отгородили, а на остальном, заросшем дикими яблонями и сиренью пространстве стали оборудовать Сад пионеров.

Старую деревянную изгородь (чей нехитрый узор я помню и сейчас) снесли, заменили ее высокой узорной решеткой – продукцией местного чугунолитейного завода. Она, эта решетка, и в наши дни там…

Мне часто приходилось шагать вдоль сада, в глубине которого свершались какие-то таинственные изменения. Интересно было видеть, как за решеткой появляются павильончики, столбы для качелей, киоски, полукруглая крыша эстрады… Особенно меня радовал фанерный домик с фигуркой черного вздыбленного кота на трубе. Кот вздыбился, потому что пролил молоко – оно белым языком стекало по фанерным «кирпичам». Это было забавно, только непонятно – кто поставил посудину с молоком на трубу. А кот на трубе похож был на моего знакомого полубеспризорного кота Степу, о котором речь впереди.

Особенно интересное дело свершалось у самой решетки, рядом с улицей – там вырастал новый памятник. Сперва появился кирпичный постамент, потом его оштукатурили. Затем на постаменте возникли металлические сапоги, окруженные полами такой же шинели. Через день над сапогами появилась часть корпуса с засунутой за пазуху ладонью (после чего уже не оствалось сомнений, к т о это будет). Еще через день – плечи и усатая голова «лучшего друга пионеров и школьников».

Стыки и швы зачистили, фигуру покрыли «серебряной» краской из алюминиевого порошка.

Прошел слух, что должны покрасить и белую фигуру Владимира Ильича. И вот забавная деталь. Как бы ни велик был в нашем представлении тогдашний «вождь и учитель», по сравнению с Лениным он все равно представлялся вторичной личностью. Я и мои сверстники считали, что, поскольку Сталина покрасили «серебром», Ленина обязательно покроют «золотом» (то есть бронзовым порошком). Интересно, что и некоторые взрослые рассуждали так же.

Теперь-то я понимаю: ох, сколько голов полетело бы, если бы кто-то в самом деле вздумал подчеркнуть «золотое» естество В.И. по сравнению с «серебряным» И.В. Но в ту пору мы не сомневались, что ленинский памятник вот-вот покроют «золотинкой». Эта уверенность был так велика, что подвигла меня на разработку одного остроумного плана.

И здесь в мои «цирковые», «корабельные», «литературные» и прочие воспоминания вплетается еще и пушкинская тема. Думаю, это вполне логично в год 200-летия Александра Сергеевича.

В сорок седьмом году я обитал уже не в родном дворе на улице Герцена, а на Смоленской , куда мы переехали с мамой и отчимом. Но в старом доме остались дядя Боря, старшая сестра, а по соседству – привычные друзья-приятели. Я к ним бегал почти каждый день, расстояние-то было – всего три квартала. Но на новом месте тоже нашлись приятели: живший неподалеку Володька Никитин и две соседские девчонки, двоюродные сестры Галка и Лилька, мои ровесницы. Сестры были довольно вредные особы. Но неглупые. Как и я, любили книжки и порою склонны были к «поэтическому восприятию мира». Володька, кстати, тоже. Он был лирик по натуре и фантазер пуще меня.

И вот однажды в наши головы пришла идея – устроить «уголок у Лукоморья». С дубом, цепью и котом! Пролог к «Руслану и Людмиле» мы все знали наизусть, и захотелось «чего-то такого же».

Дуба не было, у нас в Тюмени они не росли. Но в соседском заброшенном саду стояли старые клены, и один из них – толстенный. Вполне мог сойти за дуб. Цепь мы отыскали на свалке в глубоком логу, что тянулся в квартале от Смоленской. Это была могучая тракторная цепь длиною метров шесть, мы вчетвером с великими трудами приволокли ее в Володькин дровяник. Цепные кольца отнюдь не сияли золотом, а были бурыми от ржавчины и черными от грязи. Мы вымыли цепь в корыте с дождевой водой, но и после этого она не обрела сказочного вида. Тем не менее, мы решили, что, за неимением лучшего, сойдет и такая.

Главное, что был кот!