Под стенами замков

— Ваша светлость изволит шутить.

— Я хочу делать то, что мне нравится.

Маленькая герцогиня не даром высказывала такие странные мысли; она не раз слышала их от отца, могущество которого являлось, действительно, постоянной угрозой для двух враждующих королей, Людовика VII и Плантагенета Английского.

Могучий герцог, обладатель огромного пространства Фландрской земли, являлся одним из начинающих уже вырождаться к тому времени типов феодала, власть которых тревожила еще не укрепившиеся шаткие троны. Освободительное движение городов, новый зарождающийся класс буржуазии — были два фактора, которыми короли ловко воспользовались для достижения успеха в борьбе с непокорными рыцарями. Даруя коммунальные грамоты, они ослабляли экономическое положение своих рыцарей и тем самым превращали этих свободолюбивых воинов в покорных служителей трона.

Герцог Гэно дольше других сохранил свою самостоятельность. Его владения, граничившие с одной стороны с владениями короля французского, а с другой — с землями английского короля, являлись буфером между двумя враждующими королевствами. Оба монарха заигрывали с герцогом и тайно трепетали перед ним.

Согласие его на брак дочери с молодым дофином Франции Филиппом Августом, Людовик VII считал одной из своих крупнейших дипломатических побед. Молодая герцогиня была единственной наследницей отца, в приданое приносила она часть Фландрии и вместе с ней огромные преимущества над издавним врагом Франции Плантагенетом.

Но владетель замка Гэно, Бодуин V был так же капризен, как и дочь его. В ответ на льстивое предложение короля и на богатые дары он дал благоприятный ответ, но всячески затягивал церемонию бракосочетания, ссылаясь то на слишком юные годы дофина, то на дурные дороги, препятствующие поездке в Париж, то на свое мнимое нездоровье.

Герцогиня тоже не торопилась; ее веселили беспрерывные послы от французского двора, привозившие ей все новые и новые наряды, драгоценные камни и заморские игрушки. В последний раз ей были привезены: живая обезьяна, маленькая собачка и негритенок, показывающий необыкновенные фокусы. Герцогиня потребовала, чтобы следующим подарком были попугаи, умеющие говорить, и негритянская девочка, которая могла бы служить парой маленькому черному рабу с кольцом в носу, который умел так неподражаемо потешать ее. В ожидании попугаев и негритянской девочки она пребывала в том же капризном настроении, в котором охотно поддерживал ее отец.

Замок Гэно представлял из себя каменную громаду, выстроенную на холме, склоны которого были искусственно обращены в неприступные стены. Широкий, наполненный водой ров окружал его кольцом; когда мост бывал поднят, всякий подступ к замку делался невозможным. По ту сторону рва ютились вокруг замка сеньора убогие деревушки, подобные карликам, окружившим великана.

Крепостные Бодуина и не мечтали о каких бы то ни было вольностях. Герцог издевался над коммунальными хартиями, говоря, что самое слово «коммуна» вызывает в нем отвращение. Однако он до сих пор ни разу еще не вмешивался в происходящую борьбу, довольствуясь тем, что помогал исподтишка восстающим против коммун рыцарям деньгами и выказывал вместе с тем королю знаки уважения, лишенные, впрочем, всякого раболепства.

На высоких зубчатых стенах день и ночь прохаживалась стража герцога; двор его был полон коней и вооруженных слуг; ежедневная жизнь в замке ничем не уступала в роскоши королевскому дворцу. Праздники сменялись праздниками: жонглеры, фокусники, трубадуры и странствующие музыканты стекались со всех концов Франции в замок Гэно в надежде найти здесь наживу. Герцог был страстный любитель лошадей и турниров, и окрестные рыцари старались блеснуть при его дворе роскошью вооружения и боевом ловкостью.

Быть принятым во дворце герцога считалось лучшей гарантией от всяких происков соседних сеньоров и даже самого короля.

Герцог, однако, не оказывал своего покровительства даром; никто не осмелился бы явиться к нему с просьбой о поддержке, не принеся с собой богатейшего подарка. Сундуки его ломились от золота; конюшни его чуть ли не ежемесячно обогащались новыми конями, породой и резвостью которых он любил похвастаться. Избалованный всеобщим поклонением и трепетом, который возбуждало одно его появление, герцог считал себя неограниченным властелином.

Однажды вечером, в самом конце осени, всадник на бешено мчавшемся коне прискакал к воротам замка и затрубил в рог, висящий у него на поясе, давая знать о своем прибытии; на окрик стражи с высоты стены, он прокричал и ответ, что послан епископом Розуа с важными вестями, что явился один и готов оставить у ворот свое вооружение, лишь бы быть допущенным к герцогу. Мост тотчас спустился, и всадник въехал во двор.

Это был мужчина лет сорока в монашеском одеянии, с вышитым на лиловом плаще серебряным крестом и с рыцарскими латами, сверкавшими из-под складок благочестивой одежды. Всадник и конь имели вид крайне утомленный.