Под стягом Габсбургской империи

Я помнил, что там привязана шлюпка, на которой плавали на «Вильнев» за помощью. В конце концов мы соскользнули вниз по ее носовому фалиню и приземлились, как раз когда волна смуглых тел достигла гакаборта. Пока я перерезал фалинь, в воду рядом с лодкой шлепнулось тело, и я успел заметить, что это второй помощник Силано. Мы отчаянно погребли от «Самбурана», пытаясь разглядеть наших китайцев среди бурлящей и дерущейся толпы, борющейся за контроль над пароходом, но безуспешно: все они находились внизу, в машинном отделении, и я никогда так и не узнал, что с ними стало.

Когда малайцы захватили винтовки у мертвецов, рядом с нами в воду стали врезаться пули. Мы могли лишь попытаться отплыть как можно дальше. Шлюпки с вооруженными матросами уже направлялись к пароходу от «Вильнева» и канонерки. Но когда они доплыли до борта судна, мы увидели внезапную вспышку под правым крылом мостика — керосиновая лампа упала на палубу, полыхнул керосин. Пламя коснулось высушенного на солнце навеса и начало лизать лакированные деревянные борта штурманской каюты. Через несколько секунд весь мостик уже оказался объят пламенем, плотный столб дыма и искр взвихрился в потемневшее небо. К тому времени как мы потеряли «Самбуран» из виду, он полыхал целиком — от носа до кормы.

Глава семнадцатая

Благословенная Аравия

Наступил последний день ноября 1914 года. Мы почти месяц находились в жарком, влажном и вонючем маленьком порту Массауа, воротах итальянской колонии Эритрея. Прошло четыре недели и четыре наших безуспешных попытки сесть на борт судна, направляющегося в Италию через Суэцкий канал.

Я лежал на кровати в нашей душной комнатушке пансиона «Гримальди», разглядывая порт, прислушивался к ужасному блеянию и реву из скотобойни неподалеку и с благодарностью думал, что сегодня ветер хотя бы уносит прочь зловоние. Да, размышлял я с сожалением, у итальянских колониальных чиновников и местной полиции, может, и расслабленное отношение к порядку и инструкциям по сравнению с нами, тевтонами, но они определенно очень наблюдательны и почти ничего не упускают.

По правде говоря, наши бывшие партнёры по Тройственному союзу вопреки ожиданиям оказались совсем не расположены к своим номинальным союзникам, хоть и в виде трех невооруженных австрийских беглецов, прибывших в дау из Джибути. Кайнделя, Вонга и меня вроде бы не интернировали, но и свободными мы себя не чувствовали. Нам запретили покидать пределы города, а при попытках получить разрешение на передвижения от представителей итальянского губернатора мы постоянно сталкивались с уклончивостью и задержками. Четыре раза мы пытались сесть на борт итальянских нейтральных судов, даже выдавая себя за абиссинских купцов. И четыре раза нас задерживала жандармерия и чиновники порта у подножия трапа и возвращали в наше жилище, вежливо, но твердо.

Все дело было в том, хотя тогда мы этого не знали, что итальянские эмиссары тайно носились из Берлина в Париж и Лондон и обратно, чтобы оценить, какая сторона предложит самую привлекательную взятку для вступления Италии в войну. И при этом я не мог знать, лежа в душной комнатушке в Массауа, что стрелка решительно качнулась в противоположную от Центральных держав сторону и показывала на Антанту. В далекой Эритрее мы ничего об этом не знали, но чувствовали, что итальянцы не вполне уверены, как с нами поступить. Они не хотели заключать нас в тюрьму. Но и освобождать тоже не хотели на тот случай, если через несколько недель Италия вступит в войну с Австрией.

Шло время, и пока мы были не в тюрьме, нас переселили в жилье немного получше - дешевые и запущенные меблированные комнаты на береговой линии, зажатые между скотобойней с одной стороны и публичным домом с другой, с прекрасным видом на чудовищно грязную гавань Массауа: настоящий суп из мертвой рыбы, сточных вод, пятен мазута и плавающего мусора, а еще вдобавок непонятно откуда взявшегося верблюжьего трупа и нескольких кораблей, играющих роль гренок. Дни были отвратительны из-за шума скотобойни, которая сваливала потроха прямо в гавань. А ночью не давал заснуть не менее шумный бордель с другой стороны.

Когда мы прибыли, я увидел, что Кайндель поглядывает на это учреждение и перебирает несколько лир карманных денег, выданных ему немецким консулом. Но потом он заметил «девушек», перегнувшихся через балкон: потасканных эритрейских гарпий со спутанными волосами, провалившимися носами и гнилыми зубами, достойных стать моделями для галереи восковых фигур, когда-то столь популярного развлечения на венском Пратере, «Типы и стадии венерических заболеваний». Я прямо-таки видел, как дрогнуло крепкое сердце моряка, когда он давал себе молчаливую клятву еще на некоторое время сохранять целибат. Что касается Фердинанда Вонга, он оставался внешне веселым и надеялся оказаться со своей семьей в Триесте на Рождество.