Под стягом Российской империи

— Да ещё туда доберись, он эвон за какой горой прячется.

— Доберёмся, — уверенно произнёс бородатый и скомандовал:

— Пошли, братцы!

Держа коня в поводу, двинулся и Иосиф Владимирович. И теперь уже сверху слышался его голос:

— Не отставай, ребята!

И ещё одна ночь бессонная, морозная. А утром снова подъем и дорога ещё сложней. И голоса ротных:

— Руби во льду насечки, сбивай с дороги камни! Подъехавшему Краснову Гурко сказал:

— Воистину, Данил Васильевич, человек предполагает, а Господь располагает. Думали, в сутки управимся, ан, орудия задержали, в трое суток едва управимся...

За полдень поднялись к вершине. Лес закончился. Вокруг, куда ни глянет Силантий Егоров, снега и горы.

Здесь, на вершине, ветер совсем всбесился, будто и шинелишки на тебе нет, пронизывает насквозь.

Генерал Раух торопил авангард. Проводники утверждали: быть метели.

Спуск крутой, безлесный, оказался ещё труднее подъёма. Дабы притормозить орудия, солдаты разбивались на группы, цеплялись за колеса. Появились болгары, становились рядом с орудийной прислугой, принимали пушки на себя.

Генерал Раух с лицом обмороженным, с потрескавшимися губами, доложил Гурко.

— Есть замерзшие, Иосиф Владимирович. — Чуть погодя промолвил: — На такое можно решиться раз в жизни.

Гурко посмотрел на Рауха:

— Генерал, потрите щёки снегом... — И тут же попросил: — А установите вон на той горе орудие, выпустите несколько гранат по скопление турок внизу...

От Шувалова появился адъютант:

— Орудие в пропасть сорвалось, двух солдат за собой потянуло.

— Господи, — мысленно молился генерал, — на правое дело идут воины, прости их, Боже, и вдохнови... Дай им силы...

Первыми к ночи в Чурьяк вступили преображенцы и заняли выход в долину Сессии. Остальные силы авангарда, занесённые начавшейся метелью, ночевали на перевале и подтянулись в Чурьяк лишь на следующий день. Сам генерал на своей каурой лошадёнке, облепленный снегом, простуженным голосам подбадривал солдат:

— С Богом, ребятушки! Во славу Отечества, вперёд!

А что же Европа?

Европа на какое-то время онемела, пытаясь ставить под сомнение это известие.

Европа была в шоке.

В Австро-Венгрии заговорили, что пора ввести войска в Боснию и Герцеговину.

А в Великобритании потребовали взять под защиту Оттоманскую Порту и усилить британский флот в Средиземном море.

Франция, опасаясь гренадеров прусских, молчала, будто и нет у неё своей политики на Черном море.

И только Бисмарк, этот железный канцлер, узнав, что российская армия двинулась в зимнее наступление через перевал, выколотив трубку о подошву своего кованого сапога, изрёк философски:

— С этими россиянами не соскучишься. Для Оттоманской Порты пробил час.

И, окликнув слугу, велел готовить охотничьи доспехи, на что хитрый баварец съязвил:

— Не далее как на прошлой неделе я слышал иное: «Русские не перейдут Балканы зимой».

— Продолжай, Курт, продолжай, смелее.

— И ещё: «Если турки ум не растеряли, они имеют время собрать армию для контрудара».

— Не совсем точно, Курт. Я ещё высказал сомнение, имеют ли турки ум. — Потом поднёс тяжёлый кулак к красному носу слуги. — Не умничай, Курт, забудь прежнее, истина сегодня! — крутанув большой головой, крепко сидящей на толстой шее, Бисмарк добавил: — Я не знаю другой такой страны — загадочной и таинственной, как Россия. И не доведи Бог Германии мериться с ней военной силой.

В Чурьяк Гурко со штабом прибыл вслед за козловцами и казачьей бригадой. Ни словом не упрекнув начальника колонны за задержку, убедился лично, вины Рауха в том нет, солдаты сделали всё, что могли. Иосиф Владимирович велел немедленно выслать в Негошево для прикрытия выхода из Чурьякского ущелья Преображенский полк, а Козловский — в Потоп.

Нарядив офицера связи с пакетом к главнокомандующему, Гурко стал ждать сведений от других начальников отрядов.

Сообщения поступали неутешительные. Преодолев Умургачевский перевал, правая колонна хотя и заняла Желяву и Буково, но ценой великих потерь. И не в бою — османы даже не пытались оказать сопротивление — ненастье едва не погубило архангелогородцев.

Генерал Вельяминов рапортовал: «Едва выступили с бивака, полил дождь. Шинели промокли, отяжелели... Дорога на перевал перешла в узкую заснеженную тропу. Колонны растянулись в длинную цепь, дождь сменился морозом и ветром, шинели сковало в железо. Отдать распоряжение о привале, дабы солдаты обсушились у костров, не мог. Колонна не обеспечена топорами, а лес крупный, буковый. Ещё хуже было на вершине. Сбились с пути, снег заметал следы... Спасли болгары, они явились на помощь, вывели на тропу, увезли обмороженных...

Не обрадовало и сообщение начальника левой колонны генерала Дандевиля. Не дойдя до перевала, он, в силу ненастья и бездорожья, дал приказ возвращаться на исходные позиции...

Немного утешили Иосифа Владимировича преображенцы и коз ловцы. После небольшой стычки Преображенский полк занял Негошево, а Козловский вступил и Потоп и Телешкину.

Обогнав преображенцев, казачья бригада вырвалась на Софийское шоссе, парализовав передвижение турецких обозов.