Под стягом Российской империи

Берлинский конгресс заставил Россию поступиться некоторыми статьями Сан-Стефанского договора... У Болгарии урезали южную часть Черноморского побережья. Австрия вводила войска в Боснию и Герцеговину... Англия добилась права на Кипр... Встал на пути объединения армянского народа, вернув Западную Армению под власть Турции....

Горчаков не раз вспоминал разговор с царём. Как-то Александр сказал ему:

— Овладев Карсом, Баязетом, Ардаганом и иными землями, захваченными турками, мы воссоединяем обе части Армении.

На что он, российский канцлер, ответил:

— Ежели на конгрессе нам не удастся отстоять единую Армению под российским правительством, предчувствую многие страдания народа армянского, коему суждено будет оказаться в составе Оттоманской Порты.

Что и случилось.

Подписав Берлинский трактат, Горчаков заметил Шувалову и Убри:

— Султан не простит Лондону Кипра, а Вене — Боснии и Герцеговины.

— Ваше сиятельство, — сказал Убри, — Бисмарк заявил корреспонденту газеты «Тайме», что дал миру сколько возможно и содействовал его сохранению.

На губах Горчакова скользнула ироническая усмешка:

— Германский рейхсканцлер такой же миротворец, как факельщик у стога сена...

В Санкт-Петербурге российскую делегацию встретили граф Игнатьев и Жомини. Настроение у Горчакова мрачное. Игнатьев обронил со вздохом:

— Могу констатировать, ваше сиятельство, Берлинский договор сделан под австро-английским соусом.

Канцлер остановился, посмотрел на Игнатьева, затем перевёл глаза на Жомини:

— Господа, начинается новый виток в восточном вопросе. С сожалением оставляю его своим преемникам.

Эпилог

Ещё не просохли чернила под Берлинским трактатом и не выветрился едкий лапах табака из зала заседаний конгресса, а из Дунайской армии в Санкт-Петербург был отозван генерал Гурко.

Отъезжал в неведении, какое назначение его ожидает. Всякое предполагал, пока ехал. Больше всего склонялся к мысли, что пошлют его на Кавказ, где не всё ещё было спокойно и мирно.

По прибытии в Санкт-Петербург явился в военное ведомство, но не внёс ясности военный министр. Дмитрий Алексеевич только и сказал, что Гурко затребован в столицу самим государем.

Иосиф Владимирович и дома как следует не побыл, с сыном не успел повидаться, как был вызван во дворец к императору.

Александр Второй принял генерала немедленно, едва адъютант доложил о нём.

Когда Гурко вошёл в просторный кабинет императора, государь стоял у письменного стола. Не предложив сесть, повёл разговор. И был он непродолжительным и весьма доброжелательным.

— Иосиф Владимирович, — сказал Александр, — когда я предложил великому князю назначить вас командовать в Дунайской армии гвардией, вы оправдали моё доверие и под Плевной, и в преодолении зимних Балкан. И не ваша вина, что гвардия остановилась под Стамбулом. Видит Бог, я не желал этого... — Император задумался, потом снова заговорил: — Сегодня я назначаю вас помощником главнокомандующего войсками гвардии в Петербурге и Петербургского военного округа. В это время, когда зараза нигилизма и бомбизма проникла в наше общество, я вверяю вам гвардию столицы. Убеждён, вы верно будете служить престолу и Отечеству.

Пожалуй, ни у кого не возникало вопроса, почему царский выбор пал на Гурко. В верности присяге и честности Иосифа Владимировича никто не сомневался. Он был твёрдым сторонником единства России и служил ей как в царствование Александра Второго, так и Александра Третьего.

Из Санкт-Петербурга Гурко вскоре перевели в неблагонадёжную Одессу, чтобы через год на одиннадцать лет отправить генерал-губернатором Привиленского края и командующим войсками неспокойного Варшавского военного округа.

Накануне отъезда в Варшаву Иосиф Владимирович имел аудиенцию у императора; Александр Второй, напутствуя его, требовал не давать никаких послаблений польским конфедератам.

По приезде в Варшаву на встрече с дворянством генерал-губернатор категорично заявил:

— Господа, забудьте печальные дни истории, когда отдельные шляхтичи подбивали поляков на бунты. Я поставлен государем командующим войсками Варшавского военного округа и не потерплю никакого вольнодумства. Поляки должны помнить: у них одна отчизна, империя Российская. Забудьте шляхетский гонор. Честь и долг поляков служить России.

На следующий день вельможные паны выразили протест столь великорусским проявлениям генерал-губернатора. Ознакомившись с их протестом, Гурко ответил резко:

— О какой независимости они мыслят? Разве поляки имеют мало свободы? Помилуйте, шляхта имеет свои школы и гимназии, развиваются мануфактуры и купечество... Или государь запретил язык польский?..

Я требую, чтобы все славяне и здесь, и на Балканах помнили: российский солдат их защитник. Коли же запамятуют, то, не ровен час, сапог чужеземца будет топтать их славянскую землю. Дабы такого не произошло, Россия должна быть единой и неделимой.

Таким и запомнили в Польше и Литве государственного и военного деятеля Иосифа Владимировича Гурко.

Минуло одиннадцать лет...