Под стягом Российской империи

Сырая, холодная осень. Лили дожди с жестокими порывами ветра. Кавалькада именитых всадников объезжала плевненские позиции. От дождя всадников спасали кавказские бурки. Конские копыта чавкали в лужах, отбрасывали комья грязи. Великий князь Николай Николаевич, Тотлебен и генерал Непокойчицкий делали рекогносцировку.

Два дня назад Тотлебен прибыл из Бухареста в Главную ставку императора Александра Второго, и государь незамедлительно принял его.

— Вручаю вам честь России, армии и Плевну, — сказал Александр. — На вас, генерал, надежда.

— Я всегда помню, что служу престолу, и тем горжусь, ваше величество.

Прибалтийский немец из Митавы не грешил против истины. Все свои недюжинные инженерные способности он проявлял во славу России и укрепления престола. Именно этим можно было объяснить принятие им после окончания войны пост одесского, затем виленского, ковенского, гродненского генерал-губернатора.

Настрой спутников — побыстрее завершить рекогносцировку и спрятаться от дождя в тепло — раздражало Тотлебена. Он не мог сосредоточиться и вникнуть в обстановку, а уже даже беглое знакомство позволяло ему сделать заключение: Плевна — орешек серьёзный.

Великий князь небрежно заявил:

— Общая картина ясна. Дождёмся гвардейского корпуса и начнём штурм. Не так ли, Эдуард Иванович?

Главнокомандующего поддержал начальник штаба Дунайской армии:

— Мы имеем теперь и опыт действия штурмовых колонн, — сказал Непокойчицкий.

— Ваше высочество, я пока не готов к столь категоричным суждениям, — ответил Тотлебен. — Позвольте мне ещё и ещё раз всё взвесить, чтобы высказать свой план государю и вам.

Великий князь недовольно поморщился:

— Ваше право, генерал. Его величество возложил Плевну на вас...

На следующий день Тотлебен, теперь уже без главнокомандующего и Непокойчицкого, лишь в сопровождении генерала Гурко, под чьё руководство император передал гвардию, и князя Имеретинского, участвовавшего во всех прежних штурмах Плевны, сделал глубокую рекогносцировку.

Выехали поутру. Моросил мелкий назойливый дождь. Чувствовалось, осень вступила в свои права. То и дело вытирая лицо и бороду носовым платком, Гурко думал, что на Шипке сейчас уже ночи совсем холодные, сквозит ветер, а интенданты ещё не завезли тёплую одежду. Посочувствовал Столетову и солдатам, сидящим на перевале...

Подковой охватили Плевну российские войска. Продуваемые ветром, мокли солдатские и офицерские палатки. В кострах не горели, больше чадили сырые дрова. В окопах и ложементах мёрзли солдаты. С той и другой стороны лениво постреливали орудия. Будто бабы у колодцев перебранку затеют. Поморщился Гурко:

— К чему снаряды попусту тратят?

— Это они, ваше превосходительство, душу отводят, — заметил князь Имеретинский.

К обеду успели объехать все укрепления на левом фланге. Сопровождавших генералов кавалькаду драгун обнаружили турки, и вот уже первые снаряды разорвались поблизости, взрыхлили землю. Вскоре огонь стал вестись прицельно. Конь под Тотлебеном прянул.

— Вы бы поостереглись, Эдуард Иванович, — заметил Гурко.

— В Севастополе случалось и поопасней, — отмахнулся Тотлебен. — Вот вы, Иосиф Владимирович, какие имеете соображения по Плевне? Согласны высказаться за штурм этих укреплений?

Гурко повременил с ответом. Тотлебен не торопил. Иосиф Владимирович думал. Он представлял, четвёртый штурм приведёт к огромным потерям. Солдатам придётся преодолевать сложную систему оборонительных укреплений. И Гурко заговорил:

— Считаю, Эдуард Иванович, штурм преждевременным, это связано с потерей мужества солдат.

— Что же вы предлагаете?

— Необходимо подтянуть силы, окружить город кольцом укреплений. С подходом гвардии обратить особое внимание на Софийское шоссе, Горный Дубняк и Телиш.

— Вполне резонно, — кивнул Тотлебен. Потом повернулся к Имеретинскому: — Что вы, князь, имеете сказать?

— Ваше превосходительство, мне остаётся присоединиться к сказанному генералом Гурко.

И снова ехали, молчали. Гурко хотел услышать, что же думает Тотлебен, как решит он?

Дождь не прекращался, грязь чавкала под копытами.

— Экое ненастье, — проворчал Тотлебен. — А у меня в такую погоду кости ноют. Севастополь знать даёт. Жена, провожая меня, говорила: не надоело тебе, Эдуард Иванович, воевать, не пора ли на пенсион? Вот отпустит меня государь со службы, в Митаву поеду, могилы батюшки и матушки навещу... Вы ведь, Иосиф Владимирович, признайтесь, в своих родных местах давно бывали? Где ваша земля отчая?

— В губернии Могилёвской, Эдуард Иванович... Я так давно не бывал там, что, поди, и места там не узнаю.

— Беда, беда наша, что раз оторвавшись от корней своих, мы не можем обрести их снова.

И нахмурился. Его белёсые глаза навыкате сентиментально повлажнели. Но ни Гурко, ни Имеретинский за каплями дождя, стекающего по его лицу, этого не заметили.

Но вот генерал Тотлебен промолвил:

— Спасибо, господа, ваши предложения совпали с моими, и теперь я готов доложить их императору.