Под страхом жизни. Сборник рассказов

Это была Марина. Говорить ничего не хотелось, да и не моглось. Я просто смотрел на нее, не веря. Будь она моим ротным, у нее не оставалось бы выбора кроме как сказать «И хуле ты лыбишься, дебил?»

Но она, видимо, никогда в жизни не командовала ротой, потому даже смутилась немного. Мне понадобилось секунд десять, чтоб понять, что никакая это не Марина. Но как похожа!

– Да, да, это я, – пришел в себя.

– Пойдем, – сказала она, и у меня не нашлось возражений. Она отвела меня к начальнику отделения. Тот осмотрел, периодически цокал языком и крутил ус. Я в охуительнейшем настроении даже пытался пару раз пошутить, но мой юмор пришелся ему не по душе. Да и любой юмор, как я потом выяснил. Да и никто ему не был по душе, злобному Аскольдовичу, насмотревшемуся хуев за свою жизнь.

До столовой приходилось ходить метров двести по территории. Правда, давали там такое говно, что эта двухсотметровка казалась самой бесполезной в жизни.

После обеда попытался следить за злоключениями Панафидина на палубе «Рюрика» под проливным японским огнем, но получалось так себе. Все время тянуло на пост медсестры, ведь там ждала моя Марина. Потом осекал себя, что никакая она не Марина, но глаза-то видели, и передавали знакомую картинку в мозг. Ее звали Настя, и ждала она меня не больше, чем месячных. Но когда вам шестнадцать и вы влюблены…

***

– Пойдем! – заглянула в палату Настя. Вечер, начало десятого, а потому предложение интриговало.

– Конечно, пойдем! – обрадовался Олег.

– Ты куда хочешь иди, – отмахнулась Настя, – мне ваш юнга нужен.

Это было хорошо, правильно, что я ей нужен. Нахуя только?

Выяснилось быстро, как спустились на половину пролета вниз по лестнице. Помещение не подразумевало двоякого толкования – кафель на полу и стенах, кушетка, ванна, унитаз. Такое укромное место, где люди готовятся к операциям, бреют себе все, что подлежит обриванию.

– Сам справишься? – спросила она.

Хуй его знает, с чем надо было справляться. Хорошо бы с ней, тогда да, помощники нахуй.

– Попробую, – неопределенно пожал плечами я. – Раздеваться?

Хотелось расставить точки хоть над чем-нибудь.

– Давай, я выйду сначала, – предложила Настя. – Клизма – вот. Ключ оставлю, как закончишь, закрывай. Потом в сестринскую занесешь.

Я почувствовал себя вкладчиком МММ, которому обещали золотые горы, а на выходе предлагают самостоятельно накачать себя водой через жопу.

С другой стороны, начинать отношения с того, что она мне будет что-то вставлять в задницу, а не я ей, тоже не хотелось.

– А давай лучше я тебе клизму поставлю?.. – перевел разговор в деловое русло. Я вообще, переговорщик серьезный, да и чем черт не шутит.

– Придурок! – засмеялась она, хлопнув дверью. Я выждал минуту, может, передумает.

Она не передумала, а я вспомнил, как утром доктор говорил что-то про фиброгастрохуястрошланг, который мне завтра глотать, поэтому вечером надлежало почистить желудок.

Вечерняя поверка прошла без происшествий и без меня.

– Я ключ принес.

Настя сидела на посту, заполняла журнал. Ее грудь устало лежала на столе. Настольная лампа напоминала прожектор или рампу, освещающую пост будто декорации на сцене, среди которых играла свою роль самая красивая медсестра, главная героиня моего юношеского дрочерского спектакля. Так мне казалось из темного коридора, зрительного, блядь, зала на одну персону.

Она, не поднимая головы, вытянула руку в мою сторону. Стало как-то грустно – так не поступают с такими охуенными парнями, как я. Захотелось расстегнуть ширинку и вложить в протянутую руку хуй.

Решил оставить на потом такой неожиданный ход, в качестве козыря, и вернул ключ.

– Спокойной ночи! – произнес я и зашаркал в палату. Вот сучка, думает, что слишком хороша для того, чтоб просто ответить.

– Чаю хочешь?

Огромным усилием воли я удержался от того, чтоб развернуться, запрыгать и заорать «Конечно, блядь, хочу!» Я ликовал. Последний раз я так хотел чаю, когда лет в двенадцать в лесу сломал лыжи в десяти километрах от дома, и пиздовал пешком по сугробам, чуть не отморозив руки и прочие атрибуты человека.

– С лимоном? – повернулся.

– Ну хочешь, с лимоном сделаю, – засмеялась она. Заразительно и душевно.

– Хочу, – сказал я.

Мы болтали, как старые приятели. Я узнал, что муж ушел от нее полгода назад, а ребенок, трехлетний паразит, совсем от рук отбился, и живут они в двушке с мамой, которая из трудов по психологии читала только «Мозгоебство, как самоцель». Ей было двадцать семь, а мне шестнадцать. Она была настоящей женщиной, которую я очень хотел, внезапно, бескорыстно и прямо сейчас. Она смеялась над моими шутками (не то, что Аскольдович, сука), и однажды ненароком накрыла мою ладонь своей, правда почти сразу убрала.