Под свист пуль

Она вошла в палатку немного смущенная, видимо, не зная, как себя вести, оставшись наедине с бывшим мужем. Он нашел ее такой же прекрасной, как и шесть, и десять лет назад. Тамара ничуть не изменилась… Это он рассмотрел особенно хорошо. Те же волшебные, без единой сединки блестящие волосы, черным, как смоль, ореолом обрамляющие ее прекрасное смуглое лицо с шальными ямочками на щеках; те же соколиные брови вразлет и глаза, бьющие наповал. Она ни капельки не постарела, только стала чуть посолидней. Изящество и красота остались при ней, только стали какими-то основательными – это приходит только с возрастом и сильнее всего действуют на мужчин, если те, конечно, понимают эту метаморфозу зрелости. А Николай Иванович был как раз из таких, видел не броскую, а акварельную красоту. Вероятно, потому, что сам слишком много испытал, прочувствовал, знал, что такое холод одиночества и тоска по духовно близкому человеку. С годами он, наверно, просто стал мудрее…

– Ну, здравствуй, Николай Иванович! – тихо слетело с ее полных, четко очерченных губ цвета распустившейся розы. Когда-то он так любил целовать этот алый букет, каждый раз испытывая его живительную свежесть.

Хорошо, что хоть не на вы, подумал Агейченков с горечью. Но почему обязательно Иванович? Ведь всегда звала Колюшей, Колюнчиком, и это так здорово звучало! Неужели так и не простила? А что, собственно, следовало прощать? Он никогда не хамил ей. Они никогда вдрызг не ругались. Если и спорили, то культурно, вежливо. Колкие, обжигающие взгляды, которыми иногда обменивались, не в счет. Их, как говорится, к делу не пришьешь. Вот разве зарубки на сердце остаются… Да и не так просто их загладить, всю жизнь о себе частенько напоминают. А это похуже любой физической травмы. Та может зарубцеваться, а душевная рана незрима: хочешь того или нет, остается в душе навсегда и напоминает о себе всякий раз, когда соприкасаешься с прошлым. На кой черт и кому нужен был тот разрыв, что между ними произошел?

Они встретились глазами, будто заглянули в душу друг другу. Агейченкову вдруг показалось, что взгляд ее обласкал его, как в былые времена. Он даже внутренне вздрогнул. Неужели?.. Но черные большие родные глаза сверкнули былым блеском и погасли. Тамара быстро опустила их.

– Я подготовила для отправки все бумаги, тебе остается только их подписать.

У него чуть не вырвалось: о чем ты? Но он вовремя прикусил язык. За своими горькими переживаниями забыл о тяжелейшем ЧП в отряде. Хорош командир! Без сопровождающих документов «груз-200» не отправишь.

– Давай сюда, – нахмурился он, тоже переходя на деловой тон. Внутри осталось острое сожаление, что нужного разговора, который мог состояться – он его так ждал! – не получилось. Ему надо было многое, очень многое ей сказать… Жаль!

В палатку заглянул посыльный из штаба.

– Товарищ полковник, вас на завтрак ждут, – торопливо выпалил он. – Все стынет, сказал завстоловой. Третий раз подогревают. Очень просили побыстрее прибыть.

Агейченков покосился на Тамару.

– Ты тоже наверняка ничего не ела?

– Нет, спасибо, я уже позавтракала.

Ее отказ вызвал у него горькое сожаление. Очень хотелось еще хоть немного побыть с ней, поговорить о чем-нибудь и хоть посмотреть на давно не виденного очень дорогого человека. Он еще подумал: могла бы и не отказываться. Просто посидеть с ним за столом, попить чаю. Но раз не хочет… Он тоже должен быть гордым, держать марку.

– Иду, – сказал Агейченков солдату. – Так и передай прапорщику, через минуту буду.

– Да, вы уж поторопитесь, товарищ полковник! – воскликнул посыльный. – Я совсем забыл. Дежурный велел передать, что командующий уже вылетел из Владикавказа.

Новость была ошеломляющей. Агейченков никак не ждал, что в отряд нагрянет сам начальник регионального управления. Он ждал прибытия Улагая и внутренне приготовился к этому. Зная, какие вопросы может задать контрразведчик, уже дал задание своим подчиненным подготовить кое-какие справки. Но приезд шефа все менял. Это было и хорошо, и плохо…

Лучше всего сразу дать полный отчет обо всем случившемся, чем потом докладывать на военном совете, – так проще и лучше. Однако Ермаш не станет въедливо докапываться до деталей происшедшего, как это сделал бы Улагай. Ему сразу подавай выводы, которые сделаны из случившегося, и, главное, конкретные предложения по предотвращению подобных неприятных инцидентов впредь. Чтобы такие трагедии больше не повторялись. Любимый вопрос генерала был: «Ну и как дальше жить собираешься, дорогой полковник? Поведай старику…» И хотя Ермаш был старше Агейченкова всего на какой-то десяток лет, но принадлежал он к старшему поколению пограничников; тем более что командовал практически воюющим округом, называемым ныне Северо-Кавказским региональным управлением…