Под сводами высокой лжи

Я вернулся домой совершенно разбитый. Некоторые служебные разговоры, даже если тема не сложная и вопросы не принципиальные, доводили меня до полного изнеможения. Что-то иное крылось в такой усталости, что-то такое, что не имело отношения к самому разговору, что-то более глубинное, болезненное… Татьяна расстроилась:

– Уезжаешь?

Она уже вполне могла обходиться без меня, но не хотела этого, успев привыкнуть к моему постоянному присутствию.

– Так надо.

– Кому?

– Таня, у меня же работа…

– Да, да, конечно…

– Я очень быстро.

– А после этого «быстро» будет ещё одно «быстро», а за ним ещё…

– Пойми, пожалуйста…

Я осёкся, потому что не знал, что сказать дальше. Что она должна была понять? Таня и так всё понимала. И я всё понимал. Мы подступили к какой-то критической черте – если шагнуть за неё, окажешься в безысходном положении. Наш союз развалится безвозвратно. И виной тому не моя служба. Служба лишь повод. Из-под ног уходил тот фундамент, на котором строились наши отношения. За последнее время я успел осознать, что главное для меня – обыкновенная жизнь бок о бок с Татьяной. Не гонка за успехом, не подъём по служебной лестнице, а самая обыкновенная человеческая жизнь. Таня и я. Больше ничего.

– Юр, ты понимаешь, что всё может сломаться?

– Да. Но нам надо потерпеть немного, – я отвечал с неохотой.

– Зачем? Ради чего? – она показалась мне на редкость бледной, чуть ли не прозрачной. – Ты только-только начал снова по-настоящему писать.

– Танюш…

– Только не надо о долге. Для меня не существует ничего такого. Только ты, милый. Всё остальное – ерунда. Не нужна тебе эта поездка. Откажись…

– Но ведь я не могу просто взять и сказать им «нет».

– А как ты можешь?

– Не знаю. – Мои плечи неуверенно передёрнулись.

Что-то подсказывало мне, что и впрямь не следует уезжать. Но я не был готов порвать со службой, несмотря на моё почти полное охлаждение к ней.

– Когда тебе ехать?

– Дней через пять. Всего на неделю, не дольше.

– Что ж… – теперь она пожала плечами.

* * *

Мануэля я углядел сразу. Он стоял на ступеньках отеля и смотрел, прищурившись, на качавшиеся возле набережной гондолы. Их серебристые и золотистые носы сверкали на солнце. Я неторопливо прогуливался в шумной толпе туристов. Звучали зазывные голоса торговцев сувенирами, на ветру колыхались вывешенные для продажи платки и майки с венецианскими пейзажами, щёлкали деревянными суставами лакированные марионетки в руках кукольников. С площади Сан-Марко донёсся звонкий бой колоколов, и я бросил взгляд на часы.

Мануэль заметил меня, кивнул и сделал несколько шагов навстречу. Он был невысок, коротко подстрижен, гладко выбрит. На нём были джинсы и просторная лёгкая рубашка.

– Впервые вижу тебя не в костюме, Маноло, – я протянул ему руку.

– Этот город не терпит строгих костюмов, – ответил он, улыбаясь. – Тут надо одеваться попроще. Или уж облачаться в пышные наряды во время фестиваля.

Жемчуга, золото, перья, маски и всякое такое… Как твои дела?

– Замечательно.

– Болеслав сейчас внутри, завтракает. Минут через тридцать он уйдёт с женой на съёмочную площадку.

– Что ж…

Мы прошли в ресторан отеля. Отовсюду со стен взирали бронзовые лепные амурчики, прятавшиеся за бронзовыми же лепестками виньеток, торжественно блестели золотом изысканные канделябры, массивные багеты с цветочными узорами обрамляли старинные масляные полотна с видами Венеции.

Трынчев сидел с женой за столом у окна. Весь его облик олицетворял глубочайшее спокойствие и уверенность. Жена, напротив, с усилием держала себя в руках, выглядела напряжённой, какой-то натянутой. Молодая и красивая женщина, – но красота её была, пожалуй, чересчур изысканной: тонкий нос, тонкие губы, прозрачные голубые глаза, мягкая копна собранных на затылке волос – слишком много точёности и холода. Впрочем, в паре с мужем она смотрелась как нельзя лучше – он был черноволосый, на лице выразительно выделялся крупный нос, большие губы.

Мануэль Рамирес приветственно махнул рукой, привлекая внимание Болеслава. Тот улыбнулся.

– Доброе утро, – поздоровался Мануэль по-испански.

– Приветствую.

– Я не один. Хочу представить вам моего друга, – Рамирес указал на меня. – Только что встретил его возле отеля.

Болеслав кивнул мне.

– Журналист из России, – представил меня Мануэль.

– Юрий Полётов, – добавил я.

На лице Трынчева отразилось удивление.

– Юрий Полётов? – переспросил он по-русски. – Писатель?

Теперь настал мой черёд удивляться:

– Откуда вы знаете, что писатель?

– Месяца два тому назад мне привезли из Москвы ваши книги. Я до сих пор нахожусь под впечатлением. Вот уж не думал, что буду иметь честь познакомиться с автором лично.

– Вы читали мои книги? – не поверил я. – Не предполагал, что кто-то за рубежом знаком с моим творчеством.

– Я распорядился, чтобы мне прислали что-нибудь ещё из ваших произведений, но меня уверили, что больше ничего не публиковалось.

– Это правда. Но месяца через два появится ещё пара книг… А вы прекрасно говорите по-русски, господин Трынчев.