Под тенью феникса

Внизу у стены – всякие детские машинки, их поменьше. Лютый обернулся, увидел наших проводников и начал, заметно заводясь, спрашивать чего они сюда припёрлись, мы их выгородили.

Сказали, ничего такого сверхсекретного говорить не будем, наоборот стремимся к дружбе и взаимопониманию во всем.

Потом пошёл обычный разговор – представил нас, рассказал кто такие и к чему идём, расслабил этого Лютого, насколько мог, трёпом, дал почитать союзный устав. Он попросил зачитать вслух: видимо, сам читать не умел. Пока слушал, кривился, на середине текста прервал, спросил, есть ли у кого водка. У нас, естественно не было. Потом кто-то обратил внимание на то, что Лютый пару раз поглаживал щеку, предложил ему обезболивающего, чтобы зуб успокоить. Тот сразу наотрез отказался, но вскоре передумал – сам вытряхнул таблетку из банки и выпил. Ну, мы ему эту банку тут же и подарили в знак добрых намерений. Он сразу повеселел, раздобрел, много благодарил.

Оказывается, пассатижами он сам себе зуб вырвал, ибо болело страшно. Когда спросили, почему других непопросил помочь – только махнул рукой, сказал: «Самому надёжнее».

Дочитали устав, Лютый пообещал подумать. Я вижу, что у него настроение улучшилось, начинаю издалека вопросы задавать – а как дела в регионе, что происходит, может, о соседях чего слышали.

А он прямо так сходу и заявляет, что два соседних посёлка они же и вырезали недавно. Мол, были старые контры уже много лет как, кто-то когда-то сказал что у него корову украли… Или что-то подобное, точно и сам Лютый не знал, зато все знали, что соседи – враги. И вот, говорит он, настало время поквитаться за всё, показать, кто здесь сила.«И к тому же,– добавил,– они делиться не хотели. Вырастили намного больше нас и отказались помочь».

Ну, у всех нас, конечно, лёгкий шок, но виду не подаём. Слушаем все эти бравые истории про уничтожение охамевших и зарвавшихся соседей, про захват всего, что у них было, чтобы даже мёртвые знали, что делиться нужно, особенно с теми, кто сильнее. Про то, как хорошо, что мы приехали, потому, что с припасами плохо, а поблизости больше никого не осталось. Что вместе мы сможем больших дел натворить; протрясти всех, кто драться не умеет и не любит, а любит утаивать и копить. А игрушки, что на стене висели, у него вроде коллекции были. Говорит:«Люблю это дело, у самого в детстве не было, так хоть сейчас вот насмотрюсь». «Красиво», – говорит. Ая слушаю это и стараюсь не думать, что произошло с детьми, которые с этими мишками-зайчиками играли ещё недавно. Спросил, перепало ли что-нибудь местным детям. Лютый ответил, что детейу них очень мало, женщины плохо рожают и чаще всего малыши умирают. А ещё сказал, что нужны новые женщины и медикаменты, и потому необходимо как можно скорее устраивать новые рейды.

На вопрос о том, как здесь решают проблему с кочующими налётчиками, он ответил, что раньше их соседи гоняли, но теперь, ничего не поделаешь, придётся самим заниматься. Я даже не стал уточнять, каким образом они взяли поселок, охраняемый опытным отрядом. Понятное дело, что какой-нибудь подлостью.

В общем, стали мы собираться назад: ни на какие подарки в знак будущего сотрудничества не намекаем, а Лютый и не предлагает, только талдычит, как хорошо что мы познакомились, какие большие дела нас ждут, как ему хочется посетить наш Лагерь, только ехать не на чем, но если мы подвезём… В общем, кое-как любезно отвечая, залезаем в автобус, отъезжаем, спины обжигают настороженные взгляды селян с ружьями.

Отъехали совсем недалеко, может с километр… И я приказал остановиться. Просто зубами скрипеть хотелось от всего, что я сегодня увидел и услышал. Смотрю на пацанов – они тоже сами не свои, таращатся на меня вопросительно, а я и что им сказать не знаю толком. По совести вроде понятно, что в такой ситуации нужно делать, по уму – не очень. По инструкциям так и вовсе непонятно… То ли селяне, то ли налётчики – хрен просечёшь.

В общем, я, как командир, принял решение разворачивать автобус и готовиться к бою. Нельзя, чтобы такая погань на нашей земле творилась. И по инструкции такой поступок более правилен –если нужно, на трибунале сам себя защищать буду, я…»

– Какое решение было принято? Что вы сделали? – прозвучал бесстрастный голос за кадром.

– Я приказал атаковать посёлок… Используя элемент неожиданности, что покрывало незнание местности и отсутствие чёткого плана операции,– Ерш говорил почти так же спокойно, как и вопрошающий.

– Как отряд воспринял ваш приказ?

– Отряд беспрекословно выполнил этот приказ. Я уверен, что бойцы сделали это с радостью и облегчением. Да, абсолютно уверен.

– Каковы результаты операции?

– Результаты операции превосходны. Вооружённые силы противника полностью уничтожены.

Командование в лице старшака уничтожено лично мной. Потерь среди небоеспособного населения нет. Всё найденное оружие конфисковано, плотный обыск занял более суток.

– К боеспособному населению вы отнесли…

– Всех, кто может держать в руках оружие. И тех, кто атаковал нас