Под тенью лилии

— Только ни с кем не говори! — торопливо шепнула незнакомка. Дорина, оробев, пошла через высокую, бесконечную залу, сжимаясь под недобрыми взглядами нарядной толпы, то и дело смыкавшейся вокруг нее, чтобы задержать. Каждый манил ее рукой, каждый соблазнял какой-нибудь диковинной вещицей, извлекая на свет то золотую, невиданной красоты птицу, то кубок из драгоценного камня, то башмачок с хрустальным блеском. У девушки закружилась голова, и она спрятала лицо в ладони.

— Не отвечай им, что бы они ни говорили, — повторяла незнакомка, еще более властно увлекая ее вперед.

— Погляди же и на Аргиру, на млечную деву, — выкрикнул какой-то юноша, преграждая им путь и указывая рукой в сторону.

Дорина невольно взглянула туда. Поодаль, в сиянии, сидела на троне бледная дева с рассыпанными прядями черных волос, с широко раскрытыми глазами.

— Она тоже была невестой! — сияя улыбкой, приговаривал юноша. — Она пришла оттуда же, откуда и ты. Смотри на нее!

Дорину охватила дрожь. Дева была похожа на мертвую: недвижная, с белым застывшим лицом, с немигающим взглядом.

— Три дня он был с ней! — выкрикивал юноша, не давая им пройти. — Теперь она мертва, давно мертва! Смотри же, смотри!

Но и без понуканий юноши Дорина не могла оторвать глаз от девы на троне. Ее необъяснимо томила тайна этого изваяния, этой холодной, углубленной в себя скорби.

— Идем же! — пыталась отвлечь ее спутница, дергая за руку.

— Кто это? — проговорила Дорина. — Она тоже была невестой, но умерла?

Незнакомка замялась, не отвечая. Привлекла Дорину к себе, чтобы поскорее вывести из круга, прочь от странных, морочливых взглядов толпы.

— Посмотри хорошенько, и ты поймешь, кто это! — кричал им вслед юноша. — И на ней тоже подвенечное платье, видишь?

Дорина остановилась, дрожа. Дева на троне вдруг показалась ей знакомой: и эти огромные глаза, и поджатые губы…

— Что ж ты, себя не узнаешь? — торжествующие выкрикнул юноша.

Вмиг, точно по чьему-то невидимому знаку, смолкли все скрипки. Гробовое молчание легло на залу. Дорина еще мгновенье продержалась, с расширенными от ужаса глазами, потом застонала и рухнула как подкошенная наземь.

Она постепенно узнавала комнату, где лежала. Все обтекал колдовской лунный свет. Дорина проснулась от судорог страха. С одной стороны доносился зычный храп и посапывание. С другой — неразборчивая мешанина шепотов-шорохов, звон насекомых. Девушка провела рукой по лицу, пытаясь понять, что с ней было. Прислушалась к неровному дыханию лежащих рядом. Скосила глаза вправо и увидела Лизу с неловко повернутой головой. Слева спала Рири, сжав кулачки у подбородка. Комната была освещена до самых потаенных уголков, но луна светила искоса, в окно попадал только кусок прозрачного синего неба.

— Мне это приснилось, — прошептала Дорина, успокаивая себя.

Тем не менее ей было боязно очнуться одной, когда все кругом спят. В далеких звуках, которые она улавливала, ей чудилась тайна, волшебство, неведомое. Она не сразу поняла, что это квакают лягушки на озере. Задумалась. Мы в монастыре. Я спала. Все, что было до сих пор, было во сне…

Но Андроник — вдруг вспыхнула она, и ее дыхание снова участилось. Неужели и он — только тень? А змей?..

Она лежала с открытыми глазами, морща лоб, силясь припомнить, что же все-таки произошло. Но ясности в мыслях не прибавилось. Только глаза Андроника глядели на нее в упор из световых колыханий комнаты. И она словно бы чувствовала его совсем рядом, узнавая по неопределимому запаху чистоты, силы, здоровья и вместе — по убийственному жару, который исходил от его глаз, от его рук… А змей?! Дорина залилась краской, сомкнула веки, до боли зажмурилась. Опять омерзение, ужас и тайное желание навалились на нее из глубин памяти. Ей было не под силу отделить одно от другого, мысли мельтешили, беспомощные, бессвязные. Все заволокло болезненной, изнуряющей мутью. Только чары змея держали ее. Чары змея и Андроника. И только лицо Андроника давало покой, когда она призывала его в мыслях. Он вставал перед ней во весь рост, неправдоподобно мужественный, клокочущий жизнью…

Дорина еще долго боролась со сном, с картинками памяти. Храп из соседней комнаты иногда делался раздражающе отчетлив. Лунный свет не уходил из комнаты. Окно было открыто, но холода еще не ощущалось. Женщины дышали глубоким, трудным дыханием. У всех был приоткрыт рот, напряжена шея, судорожно сжаты руки. Дорина смотрела, как вздымается и бурно опадает у всех них грудь, как подрагивают мускулы и клейко лоснятся лица. Никогда ей не приходилось видеть столько поваленных смертельной усталостью женщин. Никогда восприятие не обострялось в ней до такой ясности — и до такой ранимости, готовое от любого толчка соскользнуть в мираж. Наконец она закрыла глаза и тут же провалилась в сон, как в воды бездонного озера.

XIII