Под тропиком Козерога

Даже на наш неопытный глаз все фигуры были узнаваемы. Символы получались очень точными. Ящерицы Магани были не просто ящерицеподобными существами, а гекконами и гоанами, сильно отличавшимися от крокодилов; среди рыб легко можно было узнать баррамунди, морского кота или акулу. И все же некоторые изображения были стилизованы настолько, что неискушенный зритель вряд ли мог уловить аналогию. Так, круги с выступами, разделенные перекрестной штриховкой, представляли лагуны с родниковой водой: круги служили символом лилий, а штриховка изображала воду. Если к этому добавлялось изображение длинной палки, обозначавшей шест, то получалась сцена добывания луковиц водяных растений в устье реки.

В целом композиция являла собой мозаику фигур в окружении геометрических символов моря, песка, туч и дождя. Картина не имела перспективы и отличалась богатством композиционных решений; разглядывать ее можно было бесконечно. Особенно примечательным было то, что изображения человеческих фигур ни разу не повторялись. И хотя рисунки внешне выглядели простыми и примитивными, они доставляли огромное удовольствие. Строгость палитры диктовала тонкую гармонию цвета, а сдержанность символики придавала изображениям достоинство и силу. На наш взгляд, картина была исполнена своеобразия и красоты.

Мне кажется, что художник не представлял себе заранее всю композицию, а отдельные сцены вырисовывались у него в процессе работы. Лишь главные фигуры были задуманы с самого начала. Иногда он стирал смоченным в воде пальцем неудачную линию, но я ни разу не видел, чтобы он что-либо менял в символе — ни его черты, ни расположение. Вокруг Магани собиралось немало желающих помочь, он не возражал против «коллективной» работы. Довольно часто Джарабили или кто-то другой подсаживался рядом, брал кисти и без спроса начинал разрисовывать пустой угол коры. Магани охотно подсказывал, что именно надо делать.

Все, с кем мы разговаривали, охотно называли себя художниками. Их даже удивляла сама мысль, что человек может не быть художником. Рисование для этих людей — такое же занятие, как любое другое; они не воспринимали его как искусство, а получали удовольствие от процесса работы и не утруждали себя разглядыванием чужих картин. Когда разнесся слух, что мы интересуемся рисунками, к нам начали приходить люди со своими произведениями. Но мало кто мог сравниться с Магани. Никто не обладал таким мастерством, воображением и профессионализмом, как он.

Я спросил Магани, почему он рисует. Вопрос озадачил его. Он ответил, что мы же сами попросили его. Пришлось объяснить, что нас интересует другое. Ведь он рисовал и раньше, до того, как мы приехали в Манингриду. Почему? Мик платил ему деньги за рисунки, а на них можно купить в лавке табак — другого объяснения вытянуть из него не удалось. Но появление покупателей не могло быть единственной причиной. Мы хорошо это знали и по наскальным изображениям, и по свидетельствам первых путешественников. Что же побуждало предков Магани рисовать?

— Мы всегда это делали, — твердил он.

Когда Магани закончил «полотно», каждую стадию создания которого мы запечатлели на пленке, я попросил его подробно рассказать обо всем нарисованном. Мы уселись вокруг куска коры, и художник начал комментировать картину. В центре ее располагались две вытянутые фигуры с короткими ответвлениями, отходившими от нижнего конца. Внутри они были разделены на квадратики, заштрихованные белыми, желтыми и красными линиями.

— Это деревья, а в дупле дикий мед, — сказал Магани.

Детали были несущественны для образа, поэтому художник свел их до минимума. Возле деревьев размещалось пять маленьких человечков.

— У этого парня — топор и котомка, он рубит дерево, достает мед, — продолжал Магани, — у этого — копье, он убивает собаку динго… А здесь две женщины и мужчина разжигают костер, потом лягут спать.

Над этой группой были нарисованы гоана, геккон и ящерица с торчащими из шеи красными ушами.

— У этой большие уши, — пояснял Магани.

Мы поняли, что он изобразил плащеносную ящерицу, которую нам уже доводилось видеть в Нурланджи. Отличительной особенностью этой необыкновенной рептилии был огромный лоскут кожи, поднимающийся вокруг шеи наподобие круглого жесткого воротника времен королевы Елизаветы I.

По другую сторону медового дерева я увидел какой-то загадочный символ: вытянутый, заштрихованный в середине прямоугольник с красными, желтыми и черными полосами по краям. Сбоку над ним склонялась человеческая фигура, лицом касаясь прямоугольника. Ниже были нарисованы две другие фигуры — одна танцевала, а вторая стучала палочками. Мы видели, что так отбивают ритм певцы.

— А это что? — указал я на прямоугольник.

На все предыдущие вопросы Магани отвечал громко и не раздумывая. Но тут он вдруг наклонился и шепотом произнес:

— Юрлунггур.

— А почему шепотом? — также тихо спросил я.

— Это Юрлунггур. Если говорить громко, мальчики или женщины могут услышать, что я называю его имя.

— А что в этом такого? Почему они не должны услышать?

— Потому что Юрлунггур — это тайна. Он связан с делом. Его сотворил бог.