Под ударением

Странствия под знаком Сатурна – эмблемой меланхолии – составляют предмет всех трех книг, написанных Зебальдом в первой половине 1990-х. Здесь главная тема – разрушение: упадок природы (плач по деревьям, уничтоженным голландской болезнью ильмовых, и по деревьям, поваленным ураганом в 1987-м, в предпоследней части Колец Сатурна); разрушение городов; исчезновение целых укладов жизни. В Изгнанниках повествуется о путешествии 1991 года в Довиль – это поиск «хоть каких-то остатков прошлого», из которого следует вывод, что «это легендарное прежде место, как и все другие, которые сегодня посещают, независимо от страны или части света, безнадежно испорчено и стерто шоссейными дорогами, магазинами и лавочками, а главное – неутолимой жаждой разрушения». Возвращение домой, в В., о котором говорится в четвертой части Чувства головокружения, где рассказчик, по его словам, не был с детства, – это вновь поиски утраченного времени.

Кульминация Изгнанников, четырех историй о людях, потерявших родину, – это душераздирающий рассказ (в романе, рукопись воспоминаний) об идиллическом еврейском детстве в Германии. Повествователь в подробностях говорит о своем решении посетить родной город, Киссинген, в попытке обнаружить следы былой жизни. Ввиду того что англоязычному читателю Зебальд стал известен именно благодаря Изгнанникам, а также потому что герой последней части, известный художник по имени Макс Фербер, немецкий еврей, которого мальчиком, ради его спасения, вывозят из нацистской Германии в Англию (воспоминания в романе оставлены матерью художника, погибшей вместе с мужем в концлагере), рецензенты в Америке, и не только в Америке, поспешили отнести книгу к литературе Холокоста. Книга скорби, которая приходит к концу вместе с самим скорбящим, Изгнанники, возможно, предопределила разочарование некоторых почитателей Зебальда его следующей переведенной на английский книгой, Кольца Сатурна. Эта последняя не поделена на части, а представляет собой вереницу небольших повестей, переходящих одна в другую. В Кольцах Сатурна блестяще образованный путешественник размышляет о том, присутствовал ли сэр Томас Браун, при посещении Голландии, на уроке анатомии, изображенном Рембрандтом; вспоминает романтический эпизод из жизни Шатобриана времен его английского изгнания; говорит о благородных попытках Роджера Кейзмента обнародовать ужасающие подробности тирании короля Леопольда в Конго; пересказывает историю изгнаннических детских лет и ранних морских приключений Джозефа Конрада, а также другие истории. Кавалькадой эрудированных рассказов и анекдотических случаев, исполненными пронзительной нежности встречами с другими книгочеями (с двумя преподавателями французской литературы, один из которых – исследователь Флобера; с переводчиком и поэтом Майклом Хэмбургером), Кольца Сатурна, после звенящей трагичности Изгнанников, могли показаться читателю всего лишь литературным экспромтом.

Достойно сожаления, если читательские ожидания, питаемые Изгнанниками, отрицательно повлияют и на прием публикой Чувства головокружения – книги, которая еще ярче высвечивает природу нравственно строгих путевых заметок Зебальда, – одержимых историей, богатых художественным вымыслом. Странствия освобождают ум для игры ассоциаций, для наваждения (и ошибок) памяти, для наслаждения одиночеством. Разум одинокого повествователя – вот истинный герой книг Зебальда; он остается самим собой, даже мастерски подытоживая и пересказывая жизни других.

В Чувстве головокружения английская жизнь повествователя пребывает в тени. Но даже в большей степени, чем две другие книги автора, здесь различим автопортрет разума – разума, исполненного тревоги и неудовлетворенности, мучимого самим собой, склонного к видениям. Во время прогулки по Вене автору кажется, что он узнал поэта Данте, бежавшего из родного города под страхом сожжения у позорного столба. На корме венецианского вапоретто он будто видит перед собой Людвига Баварского; в автобусе, что едет вдоль берега озера Гарда в сторону Ривы, он замечает подростка, который разительно похож на Кафку. Повествователь, который и сам иностранец, слушая болтовню немецких туристов в гостинице, хотел бы не понимать их язык, «не быть их соотечественником и вообще ничьим соотечественником». Таков скорбящий ум. В одном месте рассказчик говорит, что не знает, находится ли он всё еще в стране живых или перенесся куда-то еще.