Под управлением любви

Как мне нравится по Пятницкой в машине
проезжать!
Восхищения увиденным не в силах я сдержать.

Кораблями из минувшего плывут ее дома,
будто это и не улица – история сама.

Но когда в толпе я шествую по улицам Москвы,
не могу сдержать отчаянья, и боли, и тоски.

Мои тонкие запястья пред глазами скрещены,
будто мне грозят несчастья с той и с этой стороны.

Как нелепа в моем возрасте, при том, что видел я,
эта странная раздвоенность, растерянность моя,

эта гордая беспомощность как будто на века
перед этой самой Пятницкой, счастливой, как река.

«Кабы ведать о том, кабы знать…»

Кабы ведать о том, кабы знать:
чем дышать, на кого опереться!..
Перед вами – пустая тетрадь,
с ней еще предстоит натерпеться.

Памяти Льва Гинзбурга

Жил, пел, дышал и сочинял,
стихам был предан очень.
Он ничего не начинал,
все так и не закончил.

Жил, пел, ходил, дышал, как все,
покуда время длилось
в своей изменчивой красе…
Потом остановилось.

Как поглядеть со стороны:
пуста тщета усилий.
Но голоса чужой страны
он оживил в России.

Никто не знает, что нужней
да и поймет едва ли…
Но становились мы нежней,
и раны зарастали.

Никто не знает, чьей вины
пожаром нас душило…
А может, не было войны?
Будь проклято, что было!

«Корабль нашей жизни приближается к пристани…»

Корабль нашей жизни приближается к пристани,
и райская роща все яснее видна.
Чем больше раздумываем, тем ближе мы к истине,
но, чем ближе мы к истине, тем все дальше она.

«Становлюсь сентиментальным…»

Становлюсь сентиментальным.
В моем облике печальном
что-то есть от поздних рощ,
по которым с перебором
ходит ветер, по которым
шелестит осенний дождь.

Лист моей щеки коснется,
как прохладная ладонь,
и минувший век проснется
весь – надежда и огонь.

Пред его закрытой дверью
подымаюсь на носки,
будто помню, будто верю,
будто млею от тоски.

«Воспитанным кровавою судьбой…»

Воспитанным кровавою судьбой
так дорого признание земное!
Наука посмеяться над собой
среди других наук – дитя дурное:
она не в моде нынче, не в чести,
как будто бы сулит одни мытарства…
А между тем, чтоб честь свою спасти,
не отыскать надежнее лекарства.

Утро

Погас на Масловке фонарь
и дремлет, остывая.
Сменил страничку календарь
под нервный вскрик трамвая.

Растаяла ночная мгла,
и утро заклубилось…
Собака в комнату вошла
с надеждою на милость.

«Собралися молокане…»