Под Варды синими сводами (СИ)

Он и сам не знал, с каких пор начал видеть в ней нечто большее, чем воспитанницу-воительницу. Тот момент он, по-видимому, упустил. А когда начал что-то подозревать в себе по отношению к ней, было уже слишком поздно. Разумеется, он тут же стал изо всех сил сопротивляться этому, злясь, прежде всего, на Тауриэль, а не на себя самого, хотя и на себя тоже. Точнее, на ту свою часть, что вздумала перевернуть его безрадостное, полное внутренних терзаний, существование с ног на голову.

Ничего не было ему ясно с того дня в отношении Тауриэль, кроме того, что она не может и не будет парой его неокрепшему юному сыну. Он этого не допустит и имеет на это полное право. Владыке нужно лишь приказать, а Тауриэль, которая навечно останется ему всем обязана, в благодарность должна быть послушна его воле. Ведь и для нее это будет благом — делать свою работу, воевать, сражаться, защищать рубежи королевства, набираться опыта на ответственном и почетном посту командира стражи Владыки Трандуила. Все остальное — химеры и только вредит ей и ее миссии. Остального никогда не будет и не может быть.

Его сыну он сам выберет динет. Но не раньше, чем закончится война. А когда она закончится, этого никто не знает. Трандуилу хотелось, чтобы эта война длилась и длилась. Тогда Тауриэль всегда будет капитаном его стражи, и раз в неделю он сможет призывать ее к себе, чтобы выслушать ее рапорт о ситуации на границе. А если произойдут какие-либо чрезвычайные события, то она обязана сама явится к нему и отчитаться обо всем, ведь лишь Леголас и он, Трандуил, могут отдавать приказы командиру стражей.

Даже самому себе Трандуил ни в чем не признавался, находя тысяча и одну вполне правдоподобную причину для того, чтобы не желать связи Леголаса с Тауриэль. Он страдал. Нет, правильнее будет сказать «бесился», словно запертый в клетке раненый зверь, думая о том, что они, возможно, уже связаны взаимными чувствами и обещаниями, пока он бессильно и жестоко терзается, расхаживая по своим покоям и шурша атласными полами верхнего одеяния.

После мучительных размышлений Трандуил решил, что поговорит с ней о Леголасе, как только представится такая возможность.

Аран, Владыка, благодетель, недосягаемая горная вершина, склоны которой покрывает вечный снег, ослепительно сияющий на солнце, самый сильный, самый благородный, самый искусный воин и самый величественный Король. Примерно в таких выражениях можно было бы описать то, кем был для Тауриэль ее опекун.

Она восхищалась им почти открыто, когда была ребенком, а затем подростком. Она стремилась подражать ему, походить на него в том, что касалось мастерства ведения боя, бесстрашия, присущей Тауру выдержки и непревзойденной воинской доблести. Затаив дыхание, Тауриэль слушала рассказы своих учителей о его героическом и самоотверженном выступлении на помощь заморским изгнанникам в Браголлах, поражающей воображение своей жутью битве с Глаурунгом в Нирнаэт и леденящем кровь каменном мешке, в который ее Владыка с армией угодил при Дагорладе. Ее собственные повседневные вылазки по уничтожению орков и пауков казались ей ничтожными и не заслуживающими никакого внимания в сравнении с величием подвигов и неувядающей боевой славой ее Владыки.

Он казался ей идеальным в детстве. Тауриэль даже побаивалась его, всегда такого холодного, отчужденного, немногословного. Это из детства — вечное неутоленное желание получить слова его одобрения, похвалы, благодарности, или хотя бы взгляд, который только ей одной бы сообщил, как он признателен за ее службу.

Незаметно даже для самой себя Тауриэль в какой-то момент осознала, что Таур Трандуил еще и самый прекрасный собою эдель, которого она когда-либо видела. За этим, вгонявшим ее в краску, открытием последовали и другие. Она открыла в себе самой какие-то новые, прежде остававшиеся скрытыми, грани, а в Трандуиле ей стали очевидны такие стороны его характера, которые она смело могла бы назвать отталкивающими. Ее Владыка был надменным, раздражительным, заносчивым, бесчувственным, безразличным к судьбе окружающего его королевство мира. Он был помешан на желании соблюдать традиции древних королей, идее контроля над всем и вся в пределах Темнолесья и всякий раз, что она видела его, он наливал себе крепкое вино, которое, впрочем, почти не сказывалось на его настроении.

Война была ее профессией. Это было единственное, что она умела делать по-настоящему хорошо и единственное, что действительно было ей интересно, и на чем она сосредоточила свое существование.

Она не нуждалась ни в чем другом. Точнее, не могла признаться себе в том, что нуждается и даже в большей степени, чем многие в том, что необходимо каждому живому существу.