Под властью фаворита

И с ворчаньем, опираясь всей тяжестью на нее, он вышел из каземата.

Шаховской нерешительно подошел и остановился перед Головкиным, не в силах заговорить. Наконец начал негромко:

– Ваше сиятельство, не могу ли я перед отбытием вам чем служить? Верьте, что я…

Заметив, что офицер слушает особенно внимательно, он остановился.

– Знаю, знаю, старый друг! – негромко отозвался Головкин. – Вижу… понял теперь все! И вас наказывают вместе с нами! Вижу… Мне ничего не надо теперь. А там?.. Я напишу. Нездоровится мне, ну, да пройдет! Одна беда: столько лет прожить, не зная ни нужды, ни горя… Счастье так баловало вечно. Удача все росла… И вдруг такое испытание, когда годы мои ушли, когда нет сил, нет привычки к лишениям… Ну, да ничего. Я верю: Господь поможет! Да поможет он и вам, здесь, в этом шумном, опасном городе. А мне – там, в тайге, в Сибири. Дайте руку. Прощайте!..

Низко наклонившись, словно подымая что-то, Шаховской украдкой, быстро прижал к губам морщинистую, исхудалую руку своего благодетеля. Выпрямился и твердо произнес:

– Прошу следовать к подводам!

Головкин двинулся к выходу. Двое конвойных – за ним.

Эпилог ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

В конце марта того же 1742 года необычное оживление замечалось на одном из станков, то есть почтовых станций, затерянном в предгорьях Урала, по пути на Верхотурье и дальше, в холодную Сибирь.

Ямщики хлопотали около двух просторных кибиток, закладывая в них небольших, мохнатых и быстрых лошадок. Трое пошевней, груженных кладью, тоже стояли на очереди, когда ямщики снарядят кибитки. Человек двенадцать конвойных, занимающие место вместе с грузом на пошевнях, помогали закладке и торопили ямщиков. Капрал, начальник конвоя, покуривая трубочку, стоял и покрикивал на всех. Потом вышел за ворота и стал глядеть на зимнюю дорогу, уже слегка почернелую под лучами вешнего солнца.

Бубенцы послышались вблизи, за крутым поворотом дороги, и к воротам подкатил большой, тяжелый возок, запряженный шестеркой взмыленных, усталых коней.

Несколько вершников, вроде конных челядинцев какого-нибудь важного и богатого вельможи, скакало по сторонам возка.

Один из них опередил свой поезд, проскакал в ворота и крикнул:

– Гей, кто тут староста? Шестерку коней… самых ярых! Домой спешим! Рублевик мой боярин дает за скорую упряжку. Гоноши воровей… Поторапливай!..

В это время из избы, занимаемой старостой «яма», вышли вдвоем Миних и Остерман, на которого далекий, трудный путь и лишения скудной жизни подействовали не угнетающим, а бодрящим образом.

Дамы без церемонии выпроводили мужчин из единственной горницы, грязной, вонючей, холодной и дымной, где старуха, жена старосты, ее дети и поросята и гуси с курами теснились все вместе.

– Ступайте, прогуляйтесь! – предложила графиня Миних. – А мы тут немного освежим наш туалет.

И мужья вышли, чтобы не стеснять дам.

– Делайте, что вам надо, графиня! – с порога крикнул Миних жене. – Только поскорее! Меняйте свои туалеты, но помните, что здесь не место ждать!.. Пора в дорогу. Лошадей закладывают. А то конвойный офицер станет ворчать!

– Хорошо… Уходите скорее! Мы не задержим! – отозвалась графиня, закрывая за мужем плотнее дверь.

Забравшись на полати, обе дамы стали кое-как обмываться теплой водой, припасенной для них хозяйкой, и менять белье.

А мужья, двинувшись мимо конюшни, из которой вели коней, направились к воротам, интересуясь узнать: кто это подъехал еще к затерянному станку?

– Уж ничего не поделаешь с дамами. Не привыкли они к грязи! – словно оправдывая жену, заметил Миних.

– Русская дальняя дорога – эта восьмая египетская казнь! – проворчал Остерман. – Бог ее оставил для нас с вами, граф! Но в дальней дороге хорошо узнаешь людей… и лошадей. Вот как мы с вами узнали друг друга. А в столице прожили чужими почти рядом десятки лет!

– Правда! Я и себя, и Бога изведал только на этом трудном пути! – серьезно отозвался Миних. – Да поможет Он нам!

– Будем ждать… будем ждать, что и о нас вспомянет Заботливый Старичок… А любопытно, кто это едет в таком хорошем закрытом возке? А, не правда ли, граф?..

– Такие же, верно, несчастные, как и мы, граф. Ссыльные…

– Нет! Они без конвоя. Это их конные челядинцы. Вы же видите – нет солдат. Вон дама вышла из возка… Пойдем поглядим.

Оба двинулись ближе к воротам.

Дама в это время обернулась, говоря кому-то, сидящему в возке:

– Я на минутку, Яган… Сейчас. Зайду только в избу. На минутку…

– Знакомый голос! Яган?..

– Неужели это?.. – Остерман не договорил.

Из раскрытой дверцы возка показалась мужская голова, закутанная башлыком, в меховом треухе.

– Ты только там поживее, жена… – слишком знакомый голос крикнул вслед даме. – И вы, черти, копайтесь поживее. Стоять тут зябко. Слышите, скоты!

Дама, закутанная в меха, при помощи девушки прошла в избу, не обратив внимания на Миниха и Остермана, тоже неузнаваемых в их пимах и оленьих шубах мехом кверху.

– Недобрая встреча! – пробормотал Миних. – Уйти бы, не видать его!..

– Куда? В тот хлев? Не взлезем оба! Да он не пойдет сюда… Успокойтесь, граф! А мы полюбуемся издали на дружка.