Под водой

Сквозь боль, сквозь невероятно жгучую боль он начал отрезать от себя куски жира, куски всего того не идеального, что было в нём. Слёзы текли ручьём, Чингиал надрывался на крик, но лишь открыв рот, через силу закрывал его. По телу его текла тёплая кровь, она согревала его, словно объятья матери, которых так не хватало мальчику. Горячие слёзы жгли лицо. Вот на землю упал первый кусок мяса, затем упал второй, потом третий. Его руки очень, очень сильно тряслись, возможно от боли, возможно от сожаления или же от страха. В тот момент, когда Чингиал отрезал уже восьмой кусок мяса от своего тела на палубу, вышла поужинавшая команда. Все люди были с широкими сытыми улыбками на лице, никто ещё не успел заметить самосуд Чингиала. Первым, кто увидел, это был Червелл.

— Энрике!!! — закричал мужчина. В этом крике был шок, невероятный шок. — Энрике!!! — надрывая глотку кричал Червелл.

Заметив людей Чингиал понял, что больше можно не молчать. Он заорал. Это был нечеловеческий ор, не мог так человек. Этот ор, этот ор запомнил каждый на корабле, ведь после этого ора, после этого последнего крика Чингиал умер…

Эта смерть была от кровопотери, а может быть и от болевого шока, да не так это и важно. Важно, что он умер из-за неё. Правда команда могла лишь догадываться, каковы были мотивы Чингиала. Большая часть ужина оказалась на палубе, это… выворачивающее зрелище заставляло выблевать всё каждого, кто хотя бы краем глаза взглянул на него. В эту ночь никто не спал. Никто не мог сомкнуть глаз, зная и осознавая случившееся.

Мало кто плакал в эту ночь, люди были скорее шокированы произошедшим, чем опечалены. Но вот Червелл плакал… Он долго плакал. Его лучший друг, с которым он хоть и в последнее время не так часто общался, умер. Единственный, кто понимал, единственный, кто поддерживал… Удивительно, что в нашем мире есть такие стереотипы, по типу: мужчина не должен плакать, ведь он мужчина; мужчина не должен показывать свои эмоции; эмоции мужчины должны быть более однообразными, ведь он мужчина. Когда я слышу такие фразы, обычно смеюсь. Чем мужчина отличается от женщины? Нет, это неправильный вопрос. Чем эмоции мужчины отличаются от эмоций женщины? Почему плачущая женщина несчастна, а плачущий мужчина слаб? Не чувствуете эту привилегию в эмоциях? Почему женщина может закричать от боли, а мужчина должен стиснув зубы терпеть?! Эти глупые стереотипы… Червелл плакал, но он пытался скрыть свой плач именно из-за этих стереотипов. Ну ладно, пройдёт ночь, Червелл успокоится.

Интересно, где Форт. Ведь он точно сейчас не лежит на кровати и, вероятнее всего, опять заменяет Мора. Так и есть, в эту страшную ночь гигант стоял у штурвала. Он ещё не успел прийти в себя, поэтому его руки ещё немного тряслись. Форт медленно поворачивал налево и глядел на воду, как вдруг, правее корабля показалась голова. Зоркий мужик сразу заметил её и понял, что к чему.

— Ты, — сказал сам себе Форт. — Он умер из-за тебя. Конечно, ру… русалка, — последнее слово гигант произнёс неуверенно, как маленький ребёнок, впервые пытающийся сказать "мама". Удивительно, голова не пропала, она продолжила находиться над водой. Это злило Форта, из-за чего он, не выдержав, закричал:

— Убирайся, русалка!

Голова повернулась в сторону Форта.

— Кому сказал, погружайся обратно под воду, русалка!

Но вместо того, чтобы уйти от Форта, голова наоборот подплыла поближе.

— А что здесь такого,

Невероятно плохого? — спросила голова, обращаясь именно к Форту.

— То, что ты над водой. Ищешь очередную жертву? — злобно спросил Форт. Обычно добрый великан не говорил таким тоном, он был всегда дружелюбнее и приятнее.

— Какая ещё жертва?

Я имя узнать хотела.

— Конечно, — Форт слегка улыбнулся. — Имя тебе моё не нужно. Тебе бы лишь моё бездыханное тело видеть. Вот что тебе нужно.

— Тело мне твоё не нужно,

А имя, да и только.

— Форт, — как будто отвязываясь от девушки, ответил мужик.

— Ну ведь это же кличка,

А кличка— не имя, — рассуждая, говорила неизвестная.

— Кличка? — переспросил Форт, — Это прозвище, про-зви-ще.

— Ну имя скажи.

Чего тебе стоит?

Одно слово произнести,

В этом сложности нет.

— Адольфо! Слышишь, А-доль…

— Поняла я, поняла,

Только не кричи, ладно? — перебила его девушка.

— Теперь убирайся, из-за тебя итак уже многие погибли.

— То есть, из-за меня?

Я полгода, как не выходила

На поверхность океана,

В чём же тогда виновата?

— Да что ты врешь! — взбесился Форт.