Под волнами Иматры

Вот тайна ее отца! Вот почему он так упорно не хотел говорить о причинах своего, непонятного дочери, желания видеть ее женою Кудринского! В его прошлом было преступление, но не детям судить отцов… Да и времени прошло столько, что всякое осуждение потеряло смысл. Никогда Марья Егоровна не противоречила бы отцу, если бы только знала причину его желания! Зачем он молчал! Она решила свято исполнить его последнюю волю. Теперь она сама должна постараться, чтобы Алексей стал ее мужем. Это самый верный путь к тому, чтобы загладить тот вред, который нанесен ему ее отцом. Что же из того, что она, как сказал Морлей, не так богата, как думала раньше? Все-таки состояние отца не настолько уменьшилось, чтобы от него не осталось ничего. Она отдаст себя Алексею, а вместе с собою и все, что есть у нее. Да, так она поступит, и ее бедный, погибший отец там, на небе, увидит, что его последняя воля не только священна для дочери, но в исполнении ее будет участвовать еще и сердце, потому…

„Потому, что я люблю Алексея!“ – в первый раз определила свое чувство к Кудринскому Маша.

Толчок был дан, молодая девушка поняла, что в ней пробудилась женщина.

В волнении опустила Марья Егоровна письмо, даже не обратив внимания на то, что исповедь ее отца как-то странно обрывалась на полуслове, и под письмом не было подписи.

Если бы письмо читал не столь взволнованный и потрясенный человек, он сразу бы увидал, что за признанием должен следовать еще и конец, но Марье Егоровне в эти мгновения было не до того, чтобы подметить такую подробность.

Она молчала, молчал и Морлей, застывший в одном и том же положении. Так они и сидели, не говоря ни слова.

Глава 17

Тяжелые минуты

В молчании прошло несколько минут.

Наконец Марья Егоровна пришла в себя, думы отлетели от нее, вернулась прежняя способность к размышлению над свершавшимися событиями.

Как это ни странно, но в душе ее не было ничего, кроме радости; счастье охватило всю ее…

– Мистер Морлей, – спросила она, – когда папа отдал вам это письмо?

Англичанин еще раз нырнул в свои бумаги, назвал год и прибавил:

– Почивающий мистер Джордж в таком же году стал отправлять куда-то большой ваш портрет. Я очень любовался таким портретом, на таком портрете изображена была вся в живописи вы, мисс!

Марья Егоровна поняла, что Морлей говорит о том самом портрете, который показывал ей отец и который она еще так недавно видела в кабинете Кудринского. Чувство тихого восторга объяло ее. Теперь она знала, что значит этот портрет.

Но вдруг смутный страх охватил ее…

„Он отказывается от меня потому, что он беден, а я богата… Негодное богатство!… Хотя бы его совсем не было… Оно препятствует нашему счастью… Пожалуй, что и лучше, если его стало меньше“

– Мистер Морлей, скажите мне, почему вы лучшие из намерений моего отца – вы понимаете, о чем я говорю? – розыск несчастного малютки! – почему вы назвали несчастием для меня?…

Англичанин усмехнулся как-то криво, вбок, словно желая скрыть свою усмешку.

– Для меня полная известность о том, что писано в собственном письме мистера Джорджа, – сказал он.

– Ну, так что же? Тем лучше!

– Я буду обращать всякое внимание мисс о том, что мой древний друг желает, чтобы мисс Воробьева сделала замужество с мистером Кудринским? Так я понимал?

– Да, я стану женою Алексея Николаевича.

– Вы имеете свое личное состояние? – спросил он. – О, тогда, тогда вы правы!

– Нет, но то, что осталось после моего покойного отца… Ведь я – его наследница…

Англичанин поднялся на ноги и произнес торжественным голосом:

– Мисс Воробьева! Мне неприятно сообщать таковые вести, но для меня необходимость, чтобы у вас была собственная известность. Увы, увы! Уже мне была возможность говорить при вас таково, чтобы вы без наличного удручения встречали прискорбное известие от меня.

– Я поняла вас; состояние моего отца уменьшилось, да?

В ответ на это англичанин резко и холодно отчеканил:

– Из двух миллионов трехсот семидесяти пяти тысяч шестисот семидесяти двух рублей и, кроме того, еще двенадцати копеек, принадлежавших вашему почившему отцу мистеру Джорджу Воробьеву и находившихся в принадлежащей мне банкирской конторе, Лондон, Риджент-стрит, в недавно прошедшее время не осталось ни одного пенса!

– Как? – воскликнула Марья Егоровна, – Разве это возможно?

Морлей пожал плечами.

– Мисс может совершенно убедиться в моей правоте слов самолично. Документы находятся в Лондоне, здесь же при мне засвидетельствованные при помощи закона с них копии. Положение капитальных дел почивавшего древнего моего друга прекрасно видно. Последний чек на всю имевшуюся у меня сумму выдан был мистером Джорджем в Москве. Мне нет известности, у вашего отца, быть может, находится другой банкир и у него, в его конторе, имеет хранение другой капитал, я говорю про себя, я за тем приехал из Лондона.

– Стало быть, я нищая? – несколько упавшим голосом спросила Марья Егоровна.

Англичанин как будто смутился.