Под выцветшим знаменем науки

Спустя три года родители, как и все в их сословии, лишились достатка и общественного положения. Но к этому времени старшие дети многого добились сами и обеспечили им спокойную старость. Отец дожил до 65-ти, мать – до 70 лет (все их дети прожили меньше). Александра Михайловна Вавилова на склоне лет могла видеть сыновей и дочь на вершине успеха. При ней выросли пять внуков, из которых только младший не достиг совершеннолетия, а все плохое случилось потом. В свою очередь, старшая сестра Александра Ивановна Ипатьева (Вавилова) за свои 56 лет состоялась в профессии (доктор медицинских наук), дважды была замужем, вырастила сына и дочь. Сын даже стал академиком Белорусской ССР, но это уже далеко за пределами нашей хронологии.

Судьба Николая Вавилова – совсем отдельная тема, и о ней уже очень много сказано, но одной мыслью все-таки поделюсь. Можно представить себе его смерть или гибель в 1940 году или раньше, например в экспедиции. Тогда это была бы не самая долгая, но яркая жизнь, настолько наполненная путешествиями, приключениями, интереснейшими встречами, что хватило бы не на одну сотню обывателей. Многие захотели бы поменяться с ним участью (как спародировал автор «Законов Паркинсона» объявление о вакансии для молодых искателей приключений, «пенсия полагается, но еще ни разу не востребована»). А как было на самом деле, советская научная общественность почти полвека знала только приблизительно и только с начала 1990-х – в подробностях (и еще неизвестно, во всех ли).

Вавилов не пострадал от ареста брата. В мои аспирантские годы даже более или менее осведомленные люди недоумевали, как это брат «врага народа» мог стать президентом Академии наук. Позже все мы узнали об участи родственников Молотова, Кагановича, Калинина (помню, какой сенсацией стал документальный рассказ Льва Разгона «Жена президента» в «Огоньке» в начале 1988 года). Во многом параллельными по отношению к Вавиловым оказались биографии братьев Фридляндов, Михаила Кольцова и Бориса Ефимова, – оба работали в прессе, но с разной специализацией, при этом у первого жизнь была чрезвычайно подвижная и насыщенная, второй сидел в Москве и рисовал карикатуры на врагов народа и американских империалистов. В обоих случаях старшие братья были арестованы спустя три года после ежовщины, а младших репрессии не коснулись. Вавилову после этого оставалось жить не так долго, а приспособленческая жизнь Ефимова продлилась до неправдоподобных 108 лет. В интервью журналисту «Собеседника» за три года до кончины он сказал, что любит повторять сентенцию Станиславского: «Надо жить соответственно предлагаемым обстоятельствам». Почему из множества соавторов этой мудрости он выбрал именно Станиславского, осталось без пояснений.

После начала войны Академию и ее институты эвакуировали из Москвы и Ленинграда довольно рано, в первые дни августа. Основной состав Академии (кроме самых престарелых ученых, отправленных в курортный поселок Боровое в Северном Казахстане) разместился в Казани и Свердловске. Вавиловский ГОИ, в виде исключения, попал в Йошкар-Олу, и для Вавилова этот город стал постоянным адресом с августа 1941-го до начала мая 1945-го. Все эти годы прошли в ежемесячных поездках в Казань, реже – в Свердловск. Патриархальную Йошкар-Олу, «Берендеевку», Вавилов воспринял отчасти позитивно: «Марийцы в лапотках, в белых чистеньких панёвах, какие-то монахини, мужики, как с билибинских картинок» (16.08.1941) [здесь и дальше будут указываться даты записей, а не страницы книги, которая вряд ли будет доступна моим возможным читателям].

0 Казани Вавилов отзывался коротко и неприязненно – грязная, вонючая, голодная, – но однажды написал подробнее, и эту запись стоит привести полностью:

«Прочел в Казани книгу Н. Пинегина „Казань в прошлом и настоящем“. Грустно и тяжело. Какая уж это „эволюция“! Нелепые флуктуации вокруг какого-то неопределенного наклонения. Сначала какие-то булгары, не оставившие никакого следа, затем татары, тоже неизвестно почему и для чего. Вонючие тухлые озера Казани, запах, грязь вся как при булгарах – до сих пор. Иван Грозный, штурм Казани, Лобачевский – случайные статистические отскоки от серого грязного среднего.

Бродил в воскресенье по вонючим (даже в мороз) кручам Казани, пустым лавкам, в тщетных поисках зубной щетки и порошка, и думал – какое же это укрепление идеи эволюции. Гнием до тех пор, пока под действием космических и прочих сил окончательно не сгнием» (15.03.1942).

Мысль о том, что человеческое сознание, история, культура – всего лишь случайные и скоротечные флуктуации бездушной Вселенной, повторяется на всем протяжении «Дневников», так что сама по себе Казань не послужила причиной этих рассуждений, а, если уместно так выразиться, «попала под раздачу» заодно с булгарами и татарами.