Под защитой бандита

Я уже не соображаю, что происходит, но тяжелое тело насильника вдруг отлетает от меня, становится легче дышать, утираю кровь с подбородка, медленно поднимаюсь. Возня, мат, Саня уже скулит, как собака. Ничего не соображаю, голова кружится. Сажусь, пытаясь запахнуть пальто и прикрыться. Одёргиваю юбку, фокусируя взгляд, и вижу, как Леван опрокидывает моего насильника, втыкая мордой в снег, выкручивая руки, приставляя к затылку пистолет.

— Дёрнешься – отстрелю башку, — холодно и спокойно произносит Леван, и Саня замирает. Пытаюсь выйти с машины, но меня шатает, и я снова падаю на сиденье, пальто распахивается, запахиваю его снова, обнимая себя руками. К машине подбегает еще пара незнакомых мне парней, стараясь вообще не смотреть на меня. Леван от души пинает ублюдка и произносит что-то не по-русски. Похоже на ругательство. Ублюдка поднимают и уводят, а я смотрю на кровавый след на снегу и не могу пошевелиться. Я в ступоре, не понимаю, что мне делать и надо ли вообще.

Перед глазами появляется белый платок. Поднимаю голову.

— Возьмите, — спокойно предлагает он. Беру платок, прикладываю к губам – больно. Но физическая боль – ничто, по сравнению с прострацией в моей голове. — Пойдёмте, — он снимает перчатку и протягивает мне руку.

Долго смотрю на его ладонь и не понимаю, куда и зачем мне идти. Но этому всегда молчаливому и холодному мужчине я доверяю больше. Он постоянно был рядом с Бароном. Вкладываю свою ладонь в его и покорно иду. Леван открывает мне дверцу своей машины, а точнее внедорожника, на котором всегда ездил Баро. Заглядываю внутрь в надежде увидеть там своего любимого демона, но никого нет. Салон пуст. Отступаю, качая головой.

— Мне нужно домой, — указываю на свой подъезд.

— Простите, не могу вас здесь оставить, — с силой подталкивает в машину, вынуждая сесть, захлопывает дверцу и садится за руль. Мне уже все равно, хуже не будет. Я ложусь на сиденье, сворачиваюсь и тихо дышу в платок. Тело болит, губы саднят, в голове пульсирует, в глазах туман и прострация.

Не знаю, сколько мы едем, я вне времени. Да и какая уже разница. Шок отходит, дыхание нормализуется, и я начинаю чувствовать тело. Все болит и ноет. Горло саднит, сухость. Очень хочется пить. Или наглотаться алкоголя до потери сознания. Я снова ни с кем не могу поделиться своей болью, и от этого еще хуже.

Машина останавливается, дверь с моей стороны открывается. Сажусь, осматриваясь, мы за городом, в доме Баро. Леван терпеливо ждет, когда я приду в себя. Снова доверяюсь ему, протягивая руку. Мужчина помогает мне выйти из машины и ведет к входу. Леван открывает дверь, пропуская меня внутрь. Случайно заглядываю в огромное зеркало и ужасаюсь. Волосы растрепаны, косметика растеклась подтёками на моих щеках. Губы разбиты, на подбородке запекшаяся кровь. Под пальто не видно моей разорванной одежды, но на колготках расползаются большие стрелки. Зачем меня привезли в этот дом? Тут же ребенок. Оглядываюсь на Левана. Мужчина лишь кивает и молча удаляется.

— Ася! — ко мне выходит Амалия. — Всевышний! — восклицает она. — Девочка моя, — хватает меня за плечи и ведет за собой наверх. Послушно иду. Этой женщине я тоже доверяю, как бы странно это ни звучало. Она приводит меня в мою комнату и закрывает дверь. Здесь все по-прежнему. Даже оставленные мной вещи на своих местах. — Что он с тобой сотворил?!

Молчу, потому что ответ налицо. На мое разбитое лицо.

— Раздевайся, я схожу за аптечкой. Или лучше вызвать доктора, — начинает суетиться, стаскивая с меня пальто. Ахает, когда видит порванную одежду. И тут меня прорывает. Слезы начинают литься градом. Закусываю губы, забывая, что они разбиты, всхлипываю, слизывая кровь. — Асенька, девочка моя, — Амалия тянет меня к дивану, сажает и обнимает, поглаживая по голове. Поток слез увеличивается, и я уже рыдаю навзрыд. Утыкаясь в плечо женщины. Она сейчас мне кажется такой нежной и понимающей. Мне так этого не хватает в жизни. — Поплачь, моя хорошая, поплачь, слезы – это выплеск и освобождение. Это хорошо, — шепчет, перебирая мои волосы, и я рыдаю, заливая влагой ее блузку. Она еще что-то говорит, говорит, успокаивает, покачивая меня, как ребёнка. И правда, становится легче. И я уже ложусь головой на её колени и смотрю в окно, продолжая всхлипывать. Самое ужасное в нашем мире – это чувство одиночества. Когда не с кем поделиться горем, и все накапливается глубоко внутри.

— А где Баро? — тихо спрашиваю я.

— Он вернется, скоро… — как-то расплывчато и неуверенно отвечает она. — И заберёт твою боль себе.

— А где он? — мне вдруг становится очень важно знать, почему его нет.

— Не волнуйся, все будет хорошо.

После этих слов мне становится совсем нехорошо. Я забываю о своей боли, резко сажусь и заглядываю ей в глаза.

— Где он? Что с ним?! — буквально требую ответа. Неспокойное сердце снова колотится где-то в висках.

— Он в СИЗО, — сообщает она мне.

— Где?! Почему?!

— Не волнуйся, вопрос его освобождения почти решен. На днях он выйдет.