Под знаком черного лебедя

Через несколько секунд, которые показались мне за несколько часов, мистер Кемпси произнес:

– Дрейк, твое проникновенное выступление в защиту установленного порядка весьма похвально и, без сомнения, продиктовано альтруистическими соображениями. Однако я располагаю информацией о том, что функционирование вокального аппарата Тейлора оставляет желать лучшего. Таким образом, твой одноклассник освобождается по квазимедицинским показаниям.

– Значит, он будет читать на следующей неделе, да, сэр?

– Алфавит марширует вперед, не считаясь с человеческими слабостями, Дрейк. Следующей по алфавиту у нас идет Мишель Тирли. «Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен».

– Мне кажется, это не очень справедливо – как вы думаете, сэр?

За что Гэри Дрейк меня ненавидит? Что я ему сделал?!

– Жизнь очень часто бывает несправедливой, Дрейк, несмотря на все прилагаемые нами усилия, – мистер Кемпси захлопнул крышку пианино, – и мы должны мужественно встречать невзгоды. Чем раньше ты это усвоишь, тем лучше.

При последних словах он пронзил взглядом не Гэри Дрейка, а меня.

Уроки в среду начинаются со сдвоенной математики, которую ведет мистер Инкберроу. Сдвоенная математика – это самый ужасный урок за всю неделю. Обычно я сижу с Алистером Нёртоном, но сегодня Нёртон сел с Дэвидом Окриджем. Единственное свободное место оказалось рядом с Карлом Норрестом, прямо перед учительским столом, так что у меня не было выбора. Дождь лил так сильно, что фермы и поля за окном как будто растворялись в белых пятнах. Мистер Инкберроу винтовым броском раскидал нам на парты тетради для упражнений с прошлой недели и начал урок с нескольких дебильно простых задач, чтобы «размять мозги».

– Тейлор! – Он заметил, что я избегаю его взгляда.

– Да, сэр?

– Тебе не помешает немножко сосредоточиться, а? Если а равно одиннадцати, b – семи, а х – произведение а и b, чему равен х?

Ответ прост, как два пальца обоссать: семьдесят семь.

Но «семьдесят семь» – это два слова на «с». Два запинательных слова сразу. Вешатель жаждал мести за отмененную казнь. Его пальцы скользнули ко мне в язык и принялись сжимать горло, перекрывая вены, питающие мозг кислородом. Раз уж Вешатель так разъярился, я выглядел бы полным калекой, если бы попытался выдавить из себя запретное слово.

– Девяносто девять, сэр?

Ребята в классе, кто поумнее, застонали.

Гэри Дрейк громко хрюкнул:

– Да он гений!

Мистер Инкберроу снял очки, подышал на них и протер широким концом галстука.

– Семью одиннадцать – девяносто девять, говоришь? А? Позволь, Тейлор, я задам тебе дополнительный вопрос. Зачем я вообще сюда хожу, а? Скажи мне! Зачем, блин, зачем я вообще сюда хожу?!

Родственники

– Они здесь! – заорал я, когда белый «форд-гранада-гиа» дяди Брайана вплыл на Кингфишер-Медоуз.

Джулия захлопнула дверь в свою комнату, словно говоря: «Тоже мне событие!» – но родители внизу зашебуршали и застучали, как всегда, когда в дом вот-вот войдут гости. Я уже снял со стены карту Средиземья, спрятал глобус и все остальное, что кузен Хьюго мог бы счесть забавой для малышей. Так что мне можно было не трогаться с подоконника. Вчера ночью ураган шумел так, словно Кинг-Конг пытался содрать с нашего дома крышу, и ветер до сих пор еще не затих окончательно. Мистер Вулмер, сосед напротив, разбирал у себя на участке куски поваленного забора. Машина дяди Брайана свернула на нашу площадку перед гаражом и встала рядом с маминым «датсуном-черри». Первой из машины вышла тетя Алиса, мамина сестра. Потом с заднего сиденья вылезли трое моих двоюродных братьев Лэм. Сначала Алекс – на нем была майка с надписью «THE SCOPRPIONS LIVE IN 1981», а на голове повязка, как у Бьорна Борга. Алексу семнадцать лет, у него прыщи, как чумные бубоны, и тело ему на три размера велико. За ним вылез Найджел, он же Сопляк-младший, полностью погруженный в кубик Рубика, который он вертел со страшной скоростью. Последним вышел Хьюго.

Тело Хьюго сидит на нем идеально, как перчатка. Он на два года старше меня. Для большинства ребят имя Хьюго было бы страшным проклятием, но моего кузена оно озаряет ореолом. (Кроме того, Лэмы ходят в независимую школу в Ричмонде, где травят не мажоров, а тех, кто недостаточно мажорен.) Хьюго был одет в черную кофту на молнии, без капюшона и без логотипов, «ливайсы» на пуговицах, эльфийские сапожки и плетеный браслет, какой надевают, чтобы показать, что ты уже не девственник. Хьюго – любимчик фортуны. За игрой в «Монополию», пока мы с Алексом и Найджелом еще лихорадочно вымениваем Юстон-роуд на Олд-Кент-роуд с доплатой в 300 фунтов и надеемся сорвать куш на клетке «Бесплатная парковка», Хьюго уже успевает обзавестись отелями в Мэйфере и на Парк-лейн.

– Наконец-то! – Мама пробежала по дорожке и обняла тетю Алису.

Я приоткрыл окно на щелочку, чтобы лучше слышать.

В это время из теплицы вышел папа при всем параде – в облачении садовода-огородника.

– Брайан, ну и ветерок вы нам привезли!

Дядя Брайан вылез из машины и при виде папы отступил в деланом изумлении:

– Только посмотрите на этого бесстрашного садовода!

Папа взмахнул совком: