Не менее интересно Йейтс писала о связи масонства с ренессансным герметизмом: «Где еще можно увидеть подобное сочетание религиозной терпимости, сердечной привязанности к средневековому прошлому, идеи служения ближним и приверженности фантастической религии и символике египтян? Мне приходит в голову только один ответ – в масонстве, с его мифологическим происхождением от средневековых каменщиков, терпимостью, филантропией и египетской символикой. Как сколько-нибудь заметная организация масонство появляется в Англии лишь в начале XVII века, но у него, безусловно, были предшественники, прецеденты, какие-то традиции задолго до этого времени. /…/ Мы оказываемся в совершенной темноте, среди загадочных тайн, но есть вопрос, который не дает покоя, – не нашелся ли среди слушавших Бруно англичан охваченный духовной тоской человек, который расслышал в его “египетской” проповеди какое-то смутное обещание, самые первые тихие ноты Волшебной Флейты?».22
Итак, герметизм, казалось бы «расшифрованный» в эпоху Ренессанса, опять становится тайной наукой.23
Иногда к завуалированности, метафоричности изложения своих мыслей прибегали и ученые ХХ века. Как философы прошлого не избежали идеи слияния античности и христианства, так и мыслители современности находят параллели и пересечения в язычестве и христианстве.
Философ К. Г. Юнг, рассуждая о Меркурии и Христе, писал следующее: «Медленно и нерешительно, словно во сне, столетия интроспективных раздумий выкристаллизовали фигуру Меркурия, создав тем самым символ, который по всем правилам психологической науки связывается с образом Христа компенсаторным отношением. Он не призван занять его место; и он ему не тождествен, иначе действительно мог бы его заменить. Своим существованием он обязан закону комплементарности, а его цель – посредством тончайшей компенсаторной настройки на образ Христа перекинуть мостик над бездной, разделяющей два душевных мира. Тот факт, что в “Фаусте” компенсаторной фигурой предстает не хитроумный посланец богов, которого мы почти должны были бы ожидать в этой роли, учитывая известное предрасположение автора к античности, но некий familiaris, поднявшийся из выгребных ям средневекового колдовства, как показывает само его имя (“Мефистофель” – от mephitis, “вредное испарение” (лат.)),– факт этот доказывает, если он вообще может что-либо доказать, закоренелую “христианскость” гетевского сознания. Христианскому сознанию темный “другой” всегда и повсюду видится дьяволом. Как показано выше, Меркурий избегает опасности сделаться объектом этого предубеждения – но лишь на волосок, и избегает он ее благодаря тому обстоятельству, что почитает недостойной себя оппозицию a tout prix. Магия его имени позволяет ему, вопреки всей его двойственности и двусмысленности, удерживаться вне раскола, ибо как античный языческий бог он сохраняет еще природную неразделенность, которой не в силах повредить никакие логические или моральные противоречия. Это придает ему неуязвимость и неразложимость – как раз те качества, в которых столь настоятельно нуждается человек, чтобы исцелить раскол внутри себя самого».
И, продолжая это сопоставление, ученый делает вывод об
Мифология античности, алхимия средневековья, ренессансный герметизм, тайны масонства, метафоричность философии ХХ века каждый раз по-новому раскрывают нам образность Гермеса-Меркурия. Но интересно рассмотреть не только европейское переосмысление Гермеса и герметизма, но и российское…
1.4. Гермес (Меркурий) и его атрибуты в русской культуре
Как в античности есть свой языческий бог Меркурий, так и в православии есть свой святой Меркурий.25
Заметим, что христианский святой не является преемником античного бога.