Под знаком небес

Женщина никак не отреагировала на эту реплику, продолжая разглядывать и примеривать драгоценности. Казалось, она больше не прислушивалась к разговору.

– Главное, мы воспользовались единственным шансом узнать хоть что-то об этом таинственном царедворце, – сказал Эйгер. – Посмотрим, будут ли результаты.

– Да, ты прав. В любом случае это нужно было сделать. Герцог слишком подозрителен. Но у него есть реальная власть, и она может послужить клану Валерио.

– Было бы глупо не попытаться вернуть былую славу, – сказал Эйгер, и его лицо внезапно приобрело жестокие черты, мгновенно утратив очарование молодости.

– И мы не упустим свой шанс, – кивнул Мстислав.

– А важно ли тогда, кто этот герцог? Главное, чтобы он оказался на нашей стороне.

Мстислав поднял палец!

– Не следует впадать в крайности. Мы должны знать, с кем имеем дело.

– Ты прав, – Эйгер кивнул, – нельзя расслабляться.

– Мы не знаем наверняка, что нужно этому человеку. Возможно, он ненавидит всех вампиров и хочет нашей гибели не меньше, чем падения Бальгона.

– Скорее всего, так и есть. Но мы же сможем воспользоваться им прежде, чем он станет опасен?

– Он уже опасен, – ответил Мстислав. – Не следует его недооценивать. Просто настанет момент, когда он перестанет быть полезным, и тогда мы должны избавиться от него.

Эйгер-Шар усмехнулся:

– Сделать это не так-то просто.

– А эта девушка?

– Я не управляю ею. Только получаю информацию. И она даже не знает об этом.

– Ну, ничего. Мы найдем способ.

– К нему уже подсылали убийц, – заметил Эйгер. – Ни один не уцелел. С некоторыми расправился он сам, с другими его телохранители.

– Вот как? – Мстислав удивленно поднял брови. – Не знал, что его люди так хорошо подготовлены.

– Говорят, их тренируют какие-то воины, скрывающие лица под масками. Скорее всего, члены какого-то ордена убийц. Герцог привез их с собой.

Женщина встала и подошла к стоявшему на низком ореховом столике аквариуму. Опустив обнаженную руку в воду, попыталась поймать одну из рыбок, но та ловко проскользнула между пальцами, шевеля золотистыми плавниками.

– Что ты делаешь? – спросил Эйгер.

Женщина лениво перевела на него взгляд:

– Ничего, просто забавляюсь.

– Оставь, – сказал Мстислав, – они мне нравятся. И стоят слишком дорого, чтобы доставлять удовольствие кому-то, кроме меня.

– Как скажешь, – Калхадия пожала плечами и вернулась на диван.

Все трое молчали. В доме было тихо, только на первом этаже расхаживал, тяжело ступая, новообращенный слуга Мстислава, выколачивая и вновь набивая трубку, выглядывая в окна, переговариваясь с приходящей кухаркой, готовившей ужин для рабов, прислуживавших вампирам.

В таверне было шумно. Собралось много народу – все хотели послушать молодого певца, сидевшего на помосте с лютней в руках. Юноша был очень хорош собой: высокий, стройный, со смуглой кожей, темными глазами и белокурыми волосами. Он оглядывал лица присутствующих и немного смущенно улыбался, хотя знал, что его музыка и голос очаруют слушателей и добудут ему кусок хлеба и ночлег.

Нами-Зар всего неделю как приехал из Ольтодуна в Малдонию, но уже успел приобрести известность. Послушать его приходили не только обитатели четвертого, но и третьего яруса. А не далее как вчера какой-то человек пригласил его поиграть за хорошее вознаграждение в доме одного знатного вельможи. Наверняка из второго яруса. В глубине души Нами-Зар надеялся, что когда-нибудь его пригласят и в первый, но скромность не позволяла ему всерьез мечтать об этом.

Юноша тронул струны, и зрители притихли. Он откашлялся и улыбнулся. Какие разные лица. И десятки глаз. Нами-Зар провел пальцами по струнам и запел:

В далеком краю нет жестокости,
Нет смерти, предательства и войны,
Там много отважных рыцарей,
Но они бесконечно добры.

В далеком краю нет холода,
Нет снега, дождя и ветра,
Там солнце светит ярче,
И земля его теплом согрета.

В далеком краю нет старости,
Нет разочарования и лжи,
И цветы растут круглый год,
И волны не смывают следы.

В далеком краю нет ханжества,
Казней, пыток и лести,
Нет воровства, грабежей,
Злобы, ненависти и мести.

Боги, я все наврал в этой песне!
Везде есть то, о чем говорил я,
Просто там, где мне было так сладко,
Живешь ты, Кахамилья!