Под знаком незаконнорожденных

Баритон его сочился любовью. Девчушка вспыхнула и украдкой сжала ему ладонь. Она сказала, что ей тепло, ах, очень тепло. Пощупай сам. Вспыхнула же она оттого, что он произнес потаенное прозвище, неизвестное никому; каким-то чудом он проник в эту тайну. Интуиция — это сезам любви.

— Ладно, ладно, карамельные глазки, — сказал застенчивый юный гигант, отнимая ладонь. — Не забывай, я на службе.

И Круг опять ощутил его лекарственное дыхание.

17

Автомобиль встал у северных врат тюрьмы. Д-р Александер, мягко орудуя пухлой резиной рожка (белая длань, белый любовник, грушевидная грудь чернокожей наложницы), подудел.

Последовал неспешный чугунный зевок, и машина вползла во двор No. 1. Стража, роившаяся здесь, кое-кто был в противогазах (имеющих в профиль разительное сходство с сильно увеличенной головой муравья), облепила подножки и прочие доступные выступы автомобиля, двое-трое, урча, полезли даже на крышу. Множество рук, некоторые в латных перчатках, вцепились в оцепенелого, скрюченного Круга (застрявшего на стадии куколки) и выволокли его наружу. Стражи А и Б завладели им, прочие зигзагами прыснули кто куда, тычась в поисках новых жертв. Улыбнувшись и козырнув небрежно, д-р Александер сказал стражу А: «Увидимся», затем осадил машину назад и принялся энергично выкручивать руль. Выкрученный, автомобиль развернулся, дернул вперед: д-р Александер откозырял повторно, а Мак, погрозивши Кругу здоровенным указательным пальцем, втиснул свои ягодицы в пространство, освобожденное для него Мариэттой вблизи себя. И вот уже слышно было, как автомобиль, испуская радостные гудочки, уносится прочь к укромной, благоухающей мускусом квартирке. О, полная радостей, распаленная докрасна, нетерпеливая юность!

Несколькими дворами Круга вели к главному зданию. Во дворах No. 3 и 4 на кирпичных стенах были начерчены мелом силуэты приговоренных — для упражнений в прицельной стрельбе. Есть старинная русская легенда: первое, с чем встречается rastrelianyï [человек, казненный через расстреляние], очутившись «на том свете» (не перебивайте, рано еще, уберите руки), — это не сборище обычных «теней» или «духов», не омерзительный душка, омерзительно невыразительный душка, невыразимо омерзительный душка в древних одеждах, как вы могли бы подумать, но что-то вроде безмолвного, замедленного балета, приветственной группы вот этих меловых силуэтов, движущихся волнисто, словно прозрачные инфузории; но мимо, мимо эти унылые суеверия.

Они вошли в здание, и Круг оказался в удивительно пустой комнате. Совершенно круглая, с отлично отскобленным цементным полом. Стража его исчезла с такой быстротой, что будь он персонажем романа, он мог бы весьма и весьма призадуматься, не были ль все эти удивительные дела и так далее неким злокозненным сном и тому подобное. В голове его билась боль: из тех, головных, которые, кажется, выпирают с одной стороны за края головы, словно краски в дешевых комиксах, и не вполне заполняют объем другой ее части; и тупые удары твердили: один, один, один, никогда не добираясь до двух, никогда. Из дверей в четырех сторонах округлой комнаты лишь одна, одна, одна не была заперта. Круг пинком распахнул ее.

— Да? — сказал бледнолицый мужчина, продолжая смотреть на промокатель-качалку, которым он пристукивал что-то, сию минуту написанное.

— Я требую незамедлительных действий, — сказал Круг.

Служащий посмотрел на него усталыми, водянистыми глазами.

— Мое имя — Конкордий Филадельфович Колокололитейщиков, сообщил он, — но все зовут меня Кол. Присядьте.

— Я… — заново начал Круг.

Кол, покачивая головой, торопливо отбирал необходимые формуляры:

— Минуточку. Первым делом нам надлежит получить от вас все ответы. Величать вас —?

— Адам Круг. Будьте добры немедленно привезти сюда моего ребенка —

— Немного терпения, — сказал Кол, обмакивая перо. — Процедура, не спорю, утомительная, но чем скорее мы с ней покончим, тем лучше. Значит, К, р, у, г. Возраст?

— Будет ли необходима вся эта чушь, если я сразу скажу вам, что передумал?

— Необходима при любых обстоятельствах. Пол — мужской. Брови густые. Имя родителя вашего —

— Такое же, как у меня, будьте вы прокляты.

— Ну-ну, не надо меня проклинать. Я устал не меньше вашего. Вероисповедание?

— Никакого.

— Это не ответ — «никакого». Закон требует, чтобы каждое лицо мужеска пола объявило свою религиозную принадлежность. Католик? Виталист? Протестант?

— Мне нечего ответить.

— Любезный вы мой, вас хотя бы крестили?

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ну, это уж совершенно — Помилуйте, должен же я хоть что-нибудь записать?

— Сколько еще там вопросов? Вы что, собираетесь заполнить все это? [указывая на страницу безумно дрожащим пальцем].

— Боюсь, что так.

— В таком случае, я отказываюсь продолжать. Я здесь для того, чтобы сделать заявление чрезвычайной важности, а вы тратите время на ерунду.

— Ерунда — слишком резкое слово.

— Слушайте, я подпишу все, что хотите, если моего сына —

— Ребенок один?

— Один. Мальчик восьми лет.