Под знаком Рыб

На третий год моя жена избрала иной способ поведения. Теперь, если я упоминал того человека, она не обращала внимания на мои слова, а если я присоединял его имя к ее имени, молчала и не отвечала ничего, словно я не о ней говорил. Меня это все больше раздражало, и я то и дело думал — какой же нужно быть жестокой, чтобы так ничего не чувствовать.

8

Как-то раз, на исходе летнего дня, в сумерки, мы сидели за ужином — я и она. Уже давно не было дождей, и город плавился от зноя. Воды Дуная позеленели, по улицам стлался странный запах. От окон нашей застекленной веранды шел тяжелый жар, изнурявший и тело, и душу. Уже накануне меня начала беспокоить боль в плечах, а к вечеру она еще больше усилилась. Голова была тяжелой, кожа пересохла. Я провел рукой по волосам и подумал, что стоило бы постричься. Потом глянул на жену и увидел, что она, напротив, отращивает волосы, — а ведь с тех пор, как у женщин вошла в моду мужская прическа, она всегда стриглась коротко. Я подумал со злобой: «Вот, моей голове тяжело от считанных волос, а эта отращивает себе перья, как у павлина, даже не спросив меня, идет ей это или нет».

В действительности ей было хорошо с длинными волосами, нехорошо было у меня на душе. Я отодвинулся от стола, как будто он давил мне на живот, выковырял мякоть из хлеба и медленно стал ее жевать. Вот уже который день я не напоминал ей о том человеке, и надо ли говорить, что и она не напоминала мне о нем. В те дни я вообще избегал говорить с ней, а если и говорил, то без всякого раздражения.

И вдруг у меня вырвалось:

— Дина, вот что мне пришло в голову.

Она кивнула и сказала:

— Да, конечно, я тоже так думаю.

Я сказал:

— Разве ты знаешь, что таится в моем сердце? Если так, скажи что.

— Развод, — прошептала она.

И, произнеся это, подняла голову и с грустью посмотрела на меня. Сердце мое оборвалось, и я почувствовал страшную слабость. Я подумал про себя: какой же ты все-таки ничтожный человек, что так ведешь себя со своей женой и причиняешь ей такие страдания.

— Откуда ты знаешь, что у меня на сердце? — спросил я еле слышно.

— А о чем же я думаю все дни, если не о тебе, друг мой, — сказала она.

— Значит, ты согласна? — сорвалось у меня с губ.

Она посмотрела на меня и сказала:

— Ты имеешь в виду развод?

Я опустил голову и кивнул.

— Хочу я или не хочу, — сказала она, — я согласна сделать все, что ты хочешь, только бы облегчить твои муки.

— И даже ценой развода? — спросил я.

— Даже ценой развода, — сказала она.

Я понимал, какое счастье я теряю. Но слово уже было произнесено, и мне так хотелось излить весь свой гнев на себя самого, что я продолжал вести себя, как безумный. Я стиснул руки и злобно сказал:

— Ну и прекрасно!

Прошло несколько дней, и я не напоминал ей ни о разводе, ни о том человеке, который разрушил нашу жизнь. Я твердил себе: ведь уже три года прошло с тех пор, как она вышла за меня замуж, не пора ли вырвать ту историю из сердца. Ведь если бы я взял ее в жены вдовой или разведенной, разве у меня были бы претензии к ней. Так пусть мне кажется, будто я женился на вдове или разведенной.

И, придя к этому решению, я повинился перед собой за каждый до единого день, что мучил ее, и положил себе впредь относиться к ней по-хорошему. С этой минуты я словно возродился и ощутил, что во мне возрождается и та любовь, что возникла в первые дни нашего знакомства. Теперь я уже был уверен, что все зависит от самого человека и от его желания: хочет он — и наполняет сердце свое злобой, враждой и ревностью, хочет — живет в мире со всеми. А коли так, зачем нам возбуждать гнев и причинять зло самим себе, ведь мы можем творить добро и нести радость.

Но тут со мной произошла некая история, и все вернулось на круги своя.

9

А история была такая. Однажды к нам привезли больного. Я провел первый осмотр и велел сестрам помыть его и уложить в постель. Вечером я пошел по палатам. Дошел до его кровати, увидел над ней карточку с его фамилией и понял, кто передо мной.

Что я мог сделать? Я врач, и поэтому я его лечил. И заботился о нем, смело могу сказать, больше необходимого. До такой степени, что другие больные завидовали ему и называли моим любимчиком. И он действительно заслуживал этого прозвища. Я возился с ним, нужно это было или не нужно. Я говорил сестрам, что нашел у него недостаточно изученную болезнь и хочу ее исследовать. Я велел им хорошо кормить пациента и иногда даже добавлял к его рациону стакан вина, чтобы ему получше жилось в больнице. И я просил их смотреть сквозь пальцы, если он будет вести себя несколько свободней, и не требовать от него выполнения всех больничных правил.