Под знаком Σ

Разумеется, прекращаются. Гай просто так возразил, из озорства, ведь если отец приказал, то выполнять придётся.

За всё время, проведённое в эскулапионе, Агрикола нанёс только один визит сыну, увидел, что тот жив, получил от медикусов самый радужный прогноз, и удалился. Это можно понять, отец ведь руководит большим производственно-торговым предприятием, а из троицы сыновей Гай – наименее многообещающий, да ещё и проблемный местами.

– Как он?

– Как кто? – спросил Критий, сажая мальчика в лектику.

– Vae! Цезарь Саторнин! Отец, разумеется!

– Вот доберёшься до дома, и узнаешь. А патрон узнает, что ты за языком следить научился.

– Предатель!

– Ещё какой, – согласился Критий, задёргивая занавеску.

Химы-лектикарии по приказу погонщика подняли транспорт и понесли. Видимо, они уже стары, потому что идут вразнобой, трясутся и вообще. Но Гай не из привередливых, главное, – что не нужно утруждать собственные ноги.

Лектика вынесла к воротам Альбатроса, близ которых, в конюшне отцовские клиенты оставили лошадей. Въезд на городские дороги всегда платный, если не хочешь терять серебро, то садись на омнибус или шагай. Скорее всего, отец выдал им деньги и на налог чистых улиц, но ушлая троица оставила животных в конюшне, а разницу поделила. Что ж, Юстиция им судья.

Клиенты привели для Гая покладистого мерина.

– Ну, что, Критий, поскачем ветром?

– Торопиться нам незачем, – ответил тот, подхватив вожжи, – нехорошо выйдет, если по пути из больницы ты свалишься и придётся везти обратно.

– Да я в седле с четырёх лет!

– То бишь всего пять лет, и ноги короткие к тому же. А у меня приказ патрона. Не торопись жить, юный господин.

Договаривать не понадобилось, всё и так ясно. Вздохнув, Гай поудобнее устроил умбракулум, чтобы солнце его не достало, прикрыл глаза и задремал прямо верхом.

***

Возвращение на родную виллу прошло без особой помпы, хотя, с какой стати помпа вообще должна была быть? Не триумфатором вернулся ведь, а так, всего лишь не убился при падении с высокого уступа в горах. Ну, разумеется, мама встречала на пороге; за подол её пеплума держались Игния Тертия и Игния Кварта, извивающихся близняшек Квинту и Сексту пыталась удержать на руках служанка; Игния Септима, как всегда, у материнской груди, хотя ей уже четыре и давно пора привыкать везде ходить самостоятельно.

– Мой маленький Эркулес, – с придыханием воскликнула Помпилия Игния, наклоняясь и расцеловывая лицо сына, – наконец-то! Наконец-то ты дома!

По ходу дела Септима попыталась залезть пальцами брату в нос, но он уклонился, присел и погладил головы Тертия с Квартой, а на близняшек взглянул так строго, что они успокоились на целых пять секунд.

– Доставили целым и невредимым, госпожа, – поклонился Критий, – можем ли быть свободными?

– Оставайтесь, до ужина совсем недолго, – ответила добрая мама.

– Почтём за честь, госпожа, если патрон позволит.

Гай вошёл в тень родного крова, глубоко вдохнул и улыбнулся шире. Когда живёшь дома постоянно, этого не замечаешь, но после долгого отсутствия чувствуешь родной запах отчётливо. Он подошёл к имплювию, коснулся пьедестала, с которого угрюмый Вулкан смотрит на воду, после чего направился к лаларию. Открыл дверцы и удивился тому, как щедро навалили цветов вокруг домашних богов. Хотя чему тут удивляться, – совсем недавно Гней Юниор стал первым в этом поколении, кому Сатурн ниспослал дар, это великое событие, – день Апофеоза!

– Уже отпраздновали?

– Совсем чуть-чуть милый, – призналась Помпилия, – но ты не беспокойся, основные торжества впереди.

Не то, чтобы Гай беспокоился, он и рад был бы, пройди вся кутерьма без него. В любом случае, надо отдать долг обычаям, Гай склонил голову перед ларами и пенатами, прикрыл глаза, сделал вид, что молится; это даже за ложь не сошло бы, так, ритуал.

– Хочешь кушать, милый?

– Нет, поел утром после анализов.

– Больничная еда такая пресная, – покачала головой мама.

– А мне нравится! До ужина доживу, ма, сейчас помыться бы с дороги.

– Ну, тогда иди.

Кубикула Гая была первой справа от парадного входа в атрий, небольшая, но и не маленькая камера с минимумом мебели и чистыми стенами. К ней прилегал небольшой санузел, отделанный белой плиткой, с пушистыми полотенцами на вешалках и мылом в мраморной мыльнице.

Душ был коротким, но отличным; вышел Гай, расчёсывая голову черепаховым гребнем. Кинув на подушку сложенное пополам сухое полотенце, завалился на чистые простыни и, будто не провёл последние полторы недели в праздности, сразу же заснул.

***

То неприятное чувство полной растерянности, когда совершенно не понимаешь, сколько суток прошло, где ты, кто ты, и почему так темно, хотя обычно, просыпаясь, видишь утренний свет, – именно это испытал Гай, открыв глаза поздним вечером. Всё-таки, насколько же опьяняет воздух родного дома… Кстати о нём, в кубикуле душновато, поэтому он вытер со лба пот, шаркая прошёл к окну и приоткрыл створку; вдохнул сладкий ветерок из сада.