Под знаком Софии

Штурм и сражение были жестокими. Наравне с мужчинами крепость защищали турецкие женщины. Смерть летела камнями и пулями из окон глинобитных домов, с тускло мерцающим ятаганом пряталась за каждым углом. Озверевшие от потерь русские солдаты кололи всех без разбору. Потемкин пытался остановить бесполезное кровопролитие, но турки сражались с такой отчаянной яростью, что взять крепость «малой кровью» оказалось невозможным. «Прости, воевода небесный, прости, Архангеле Михаиле, – обращался к архистратигу Потемкин, – не принимают турки мира, не хотят покориться. Не в моих силах остановить бойню».

Штурм продолжался час с четвертью. Русские войска взяли 310 пушек и мортир, 180 знамен, не считая поломанных в бою, а турки потеряли убитыми 8700 человек. В плен сдалось 4000 турецких солдат и офицеров. В числе сдавшихся в плен были комендант крепости – трехбунчужный паша Гуссейн, три двухбунчужных паши и 448 офицеров. Потери русских составляли примерно тысячу солдатских и офицерских душ…

Антона Головатого пощадили турецкие сабли и пули. Видно там, в родном малороссийском селе, отмолила его Ульяна, стоя на коленях перед иконой Богородицы Семистрельной. Стояла на коленях, не шелохнувшись, с глазами, полными слез и душой, вместившей дары надежды, стояла, пока не упала в бесчувствии. Отец Григорий на руках отнес дочь в ее светелку. Царица Небесная улыбалась с иконы ласковой улыбкой сестры и матери всех заплутавших земных душ. Бродя по умолкшим бастионам павшей крепости, среди сплетенных в смертных объятиях трупов победителей и побежденных, Антон Головатый с облегчением понял, что теперь он действительно вернется д омой…

Глава 10 В побежденной твердыне

Генерал-фельдмаршал Потемкин вошел в побежденную крепость только на четвертый день. Рядом с князем находились плененный очаковский комендант Гуссейн-паша и графиня Витт. София, с детства привыкшая ненавидеть турок, теперь впервые испытывала к ним пронзительную и уже бесполезную жалость.

«Господь Всемогущий, Царица Небесная! – шептала она. – Разве я этого хотела?!». «Этого, София, ты хотела отомстить – и отомстила…», – отвечала ей не пожелавшая лгать совесть. Гречанка видела разрушенные дома, тела погибших, некоторые – наполовину съеденные крысами, разбитые выстрелами русской артиллерии валы. Она видела несчастных – живых и умирающих, но не видела врагов. Разве это они убили ее отца, мать и отчима, разве из-за них она лишилась дома и родины? В чем были виноваты перед ней эти люди, защищавшие крепость до последнего дома? Гречанка плакала, и Потемкин отворачивался, чтобы не видеть слез той, к чьим ногам он хотел бросить поверженную Оттоманскую Порту.

– Я больше не хочу гибели Турции! – всхлипывая, как ребенок, сказала Потемкину последняя из Палеологов.

– Даже ради матери-Эллады? – с подобием улыбки на скорбно сжатых губах спросил князь.

– Даже ради Нее! – прошептала София.

– Не бойся, Софьюшка, – попытался успокоить любимую Потемкин. – Я обещал небесному воеводе взять крепость малой кровью, но не смог зарок свой держать. На мне – грех. И мне за это умирать в бессарабской степи… Полным сил и жизни.

– Ты умрешь глубоким стариком, – прервала его София, – в окружении наших детей.

– Я не увижу нашего сына, – тихо сказал Потемкин. – Я буду лишь знать, что зачал его…

– Эти жертвы по твоей вине, паша! – гневно обратился Григорий Александрович к бывшему коменданту крепости Озю. – Ты мог приказать своим воинам сдаться в плен и остановить кровопролитие…

– Оставь, князь, эти ненужные упреки, – гордо ответил турок, – я исполнял свой долг, так же, как и ты – свой. Аллаху было угодно, чтобы судьба решила дело в твою пользу.

О былом благополучии крепости Озю теперь напоминали только архитектурные детали и обломки мраморных надгробий, тысячи разнообразных вещей, некогда принадлежавших купцам, ремесленникам и богачам. Обломки посуды, облицовочные плитки, курительные трубки с утонченными орнаментами, с позолотой и клеймами прославленных мастеров, трубки из нефрита и «пенного камня» (мершаума) – белоснежные, резные, инкрустированные крошечными голубыми стеклянными бусинами, которые турки называли «глазами от сглаза».

Валявшиеся в засохшей крови под ногами серебряные монеты победители уже гнушались подбирать – им досталось слишком много турецкого золота. То и дело навстречу попадались запоздалые кучки гренадеров или казаков, искавших среди трупов поживы. Все в перепачканных кровью мундирах, с жестокими, опустошенными взглядами, с раздувшимися от награбленного добра ранцами…

Суворов послал Потемкину полуироническое поздравление с затянувшейся до крайности победой. «С завоеванием Очакова спешу вашу светлость нижайше поздравить. Боже, даруй вам вящие лавры…», – писал генерал-аншеф князю.