Под знаменем быка

радостям бытия, о том свидетельствовали его пухлые губы, он не понимал прелестей аскетизма, хотя где-то его и интересовал тот фундамент, на котором строил свою жизнь хозяин Пьевано, почитавший за главное, как и учил Сенека, личное спокойствие. И хотя Панталеоне придерживался иного мнения, он не спорил и даже поддакивал старику, зная, что нет лучшего способа завоевать доверие собеседника и упрочить свой авторитет в его глазах, чем во всем соглашаться с ним.

Но все его усилия, по существу, пошли прахом. Ни граф, ни монна Фульвия не посвящали его в свои планы. В его присутствии имя Маттео Орсини не упоминалось, а однажды, когда Панталеоне сам упомянул о нем, превознося его достоинства и сожалея о его смерти, ему ответило ледяное молчание, наглядно показавшее, сколь малым доверием пользуется он в Пьевано. И не раз при его внезапном появлении они резко обрывали разговор, не желая, чтобы в нем участвовал посторонний.

Так прошла неделя, и топтание на месте все более нервировало Панталеоне. Он уже опасался, что вынужденное бездействие подтолкнет его на какой-нибудь необдуманный шаг. Новых доказательств того, что в павильоне живут, он не находил, пока как-то вечером, направляясь к себе в сопровождении Рафаэля, случайно не обратил внимание на светящуюся в ночи точку.

Окна его комнаты выходили в просторный двор замка, но путь к ней вел через галерею – на юг, в ту сторону, где находился павильон. И светящаяся точка, на которую обратил внимание Панталеоне, двигалась медленно в том направлении.

Он кивнул, как бы говоря себе, что все-таки не зря потратил время, торча в замке, а затем указал пажу на движущийся огонек.

– Смотри, кто-то ходит по саду в такую позднотищу.

Рафаэль всмотрелся в темноту.

– Это, должно быть, Марио. Я видел его у двери, когда поднимался наверх.

– А что он делает в саду в такой час? Зимой улиток не собирают.

– Это точно, – согласился заинтригованный паж.

– Ну да ладно, – и Панталеоне зашагал дальше, поняв, что и мальчишка ничего не знает. – Это не наше дело, – он зевнул. – Пойдем. Я буквально валюсь с ног.

Поначалу он решил расспросить об этой странной прогулке Альмерико и его дочь. Но утро, как известно, вечера мудренее. А потому Панталеоне даже не заикнулся о том, что видел. Как обычно, он и мадонна погуляли в саду, правда, теперь они никогда не поднимались на верхнюю террасу, откуда открывался вид на павильон. Она отказывалась идти к гранитной скамье, ссылаясь на то, что подъем очень утомляет ее.

Панталеоне всегда носил на шее крошечный золотой флакончик в виде шара. Так было и в то утро, когда они вышли на прогулку. А вот при возвращении, будь мадонна внимательнее, она бы заметила, что флакончика нет.

И Панталеоне вроде бы не подозревал о пропаже, пока они не поужинали и не пришла пора идти спать. То есть хватился он флакончика в тот самый час, когда днем раньше заметил огонек в саду.

– Мой флакончик! – горестно воскликнул он. – Я его потерял!

Тревога, отразившаяся на лице Альмерико, сменилась улыбкой. Он процитировал стоика.

– В этой жизни, друг мой, мы ничего не теряем. Иногда имеем возможность что-то возвратить. Да и потом, надобно ли грустить о каком-то флакончике, не стоящем и дуката.

– Дело не в цене! – воскликнул Панталеоне, которому обращение к Сенеке в подобной ситуации показалось неуместным. – Это мой талисман, оберегающий меня от злого глаза. Его подарила мне моя святая мать. Ради нее я и храню его. Я готов лишиться всего остального, но не этого флакончика.

Мадонна Фульвия согласилась, что потеря велика, не стал более спорить и ее отец.

– Где же я мог его потерять, где? – Панталеоне потер чисто выбритый подбородок. – Утром, в саду, он был, по крайней мере когда мы вышли на прогулку. Я… Ну, конечно! – он ударил кулаком в раскрытую ладонь. – Он в саду. Я потерял его там, – и, не пожелав покойной ночи хозяевам, Панталеоне повернулся к пажу.

– Бери фонарь, Рафаэль.

– Не следует ли отложить поиски до утра? – удивился Альмерико.

– Какого утра? – замахал руками Панталеоне. – Я не найду себе места, не засну ни на минуту, не зная, отыщется он или нет. Лучше я буду искать его всю ночь.

Альмерико и монна Фульвия пытались отговорить его, но Панталеоне настоял на своем, хотя старый граф прямо сказал ему, что не принимает подобной суеверности в людях. Отправили в сад и Рафаэля, то ли в помощь, то ли для того чтобы присматривать за Панталеоне.

Они вышли в ночь, каждый с фонарем, и направились к первой террасе. В свете двух фонарей осмотрели каждый фут дорожки, но ничего не нашли.

– Если ты найдешь его, Рафаэль, то получишь пять дукатов, – пообещал пажу Панталеоне. – Давай разделимся и тем самым сократим время поисков. Ты иди на следующую террасу я внимательно осмотри ее. Если принесешь флакончик, пять дукатов твои.

– Пять дукатов! – у Рафаэля аж захватило дух. – Да ведь эта штуковина не стоит и полдуката!

– Тем не менее ты получишь пять, если найдешь его. Для меня он очень дорог.