Войнег об этих уркспрях и калмакужатах много слышал, но сам на них дотоле ни разу не бывал: зачем тревожить чужих мертвецов, когда свои непогребенными остались. У сотника болезненно сжалось сердце, когда он вспомнил, какую тризну справил в Тешилове светлейший Ждамир по сестре и другим погибшим. Но тризна тризной, а тела Всеславушки ведь так и не нашли, как не сумели отыскать останков Анастасия. Ратьша, конечно, стремился захватить ромея в плен, а что касается княжны, то ее бренная и хрупкая плоть, уже покинутая душой, оказавшись в самом центре пожарища, могла просто обратиться в пепел. Однако незадолго до ухода руссов по Корьдно поползли странные слухи, да и Ждамир, выражая при людях скорбь, выглядел скорее напуганным, чем убитым горем.
— Мы на месте! — повитухин внук Хеймо, чей отец по слухам пришел в Корьдно с Мокши или низовий Цны, уверенно указывал куда-то вперед и вверх, туда, где поднявшийся на старой гари молодняк сменился матерым лесом.
Войнег пригляделся повнимательней… и ничего не увидел. Деревья как деревья. В меру раскидисты, в меру зелены. Береза и клен уже отцвели, а на дубовых ветвях еще кое-где можно увидеть желтоватые сережки. В развилке двух могучих ветвей кто-то приладил лубяную борть, на других деревьях, даже на сосне, если приглядеться, тоже висят борти, ожидают медвяной росы. Только пчел почему-то не видно, да и к аромату цветения примешивается какой-то иной, знакомый, сладковатый, гнилостный… Ох! Вы простите нас, мокшанские пращуры! Не со злом к вам идем, с разговором!
— Поджигайте трут! — невозмутимо скомандовал Лютобор.
— Но наставник!
Это подал голос его отрок Тороп, недавно вернувшийся с какого-то важного и сложного задания. Сам по матери мерянин, парнишка понимал, что приказ воеводы — настоящее святотатство.
— Тебе не говорили, что отрок означает — речей не ведущий, — достаточно резко поставил его на место воевода, глядя куда-то в чащу, куда незадолго до того нырнул серый Кум.
— Но ведь это… это… — пунцовый от смущения и растерянности Тороп никак не мог подобрать нужных слов.
— Тихо! — рявкнул на него Хельги.
И в это время прозвучала громовая команда Неждана:
— Прикрыться щитами!!!
Хвала Велесу, что ратники, отправившиеся с Лютобором и Нежданом в лес, почти все время, несмотря на жару, шли в бронях. Молодые вожди строго следили за этим, пресекая малейшие попытки неповиновения, и сами подавали пример. Сейчас эта излишняя, по мнению некоторых, предосторожность спасла сотню жизней, ибо до сей поры безмолвный и, казалось, совершенно необитаемый лес внезапно обрушил на руссов целую тучу стрел. Пытаясь из-под щита определить, где находятся невидимые лучники, и угадать их численность, Войнег вспомнил, как зимой они с Хельгисоном разыскивали на смердячьем болоте «гнездо Соловья». Хотя Неждановы лесные разбойники тоже могли их перестрелять, Незнамов сын не хотел гибели побратима. Мокшане были настроены более решительно, и отряд нес первые потери.
Увидев, как парень, стоявший одеснеую от него, упал наземь, пронзенный насквозь, Хеймо без дополнительного приказа положил на тетиву стрелу с горящим трутом и прицелился в один из керов. Многие гридни последовали его примеру.
Мокшанские стрелы прекратили свой лет, а из кроны ближайшего к уркспрям дуба послышалось властное:
— Остановитесь! Что вам надо?
Голос был молодой и явно принадлежал человеку, привыкшему, чтобы ему подчинялись. Руссы замерли, но луки опускать не торопились, только потрескивала тлеющая ветошь, привязанная к наконечникам стрел. Стараясь не делать резких движений, Неждан чуть подался вперед:
— С вами хочет говорить воевода русского князя, родовитый и прославленный Хельги Хельгисон, герой Ираклиона и победитель Ратьши Дедославского — отчетливо проговорил он, стараясь выговаривать знакомые финские слова на мокшанский лад.
— Мне известно, кто такой Хельги Хельгисон, — ответил незнакомец на славянском языке. — Я каназор Атямас, и я буду с ним говорить.
По команде Неждана воины убрали луки, и с дерева ловко спустился невысокий светловолосый и светлобородый человек, с немного вздернутым носом и цепкими голубыми глазами. Хотя его броня и одежда не отличались богатством, а вместо привычного для русских и славянских князей меча на поясе помещался увесистый топор, каназор Атямас держался с очень большим достоинством.
— Люди вашего князя вторглись в мою землю, — начал он решительно, придирчиво оглядывая пришельцев. — Я их не звал! Если вам нужна дань, так мы ее уже хазарам даем и больше никому не собираемся, если хотите войны, так мы, как видите, умеем за себя постоять, так Святославу и передайте.
Лютобор немного помедлил, делая вид, что осмысливает сказанное, потом ответил, ухитряясь сочетать уважение к собеседнику со спокойной уверенностью в своих силах:
— Наш князь не желает зла твоим людям и не алчет вашей земли. Ему нужен лишь свободный проход на Итиль, но, если ты желаешь воевать, он готов помериться с тобой силами. Я знаю, по условиям договора с хазарами ты должен встать на их защиту, но на твоем месте я бы не стремился быть очень прилежным данником.