Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора

На матушке Руси весенним ярким днем
В лесу случился бой звериный.
Таков уж век, в который мы живем:
Везде погром,
Деревня будь, хоть остров, город будь старинный.
Два волка и медведь повоевали всласть.
Немало мелюзги попа лося им в пасть.
Но сила вражья их одолевает
И неудачников лишь бег спасает,
Чтоб не достаться злобному врагу.
Из лесу выбежав, в деревню своротили
И к мужику
Ростовщику
Во двор зашли, приюта попросили.
Мужик тот Пантелей,
Хоть испугался этаких гостей,
Но и смекнул (он парень был неглупый),
Что ежели гостей во хлев замкнуть
Да силушки лишить их как-нибудь,
Так можно спекульнуть:
На всех на трех прекрасные тулупы…
Добро пожаловать! — сказал им нараспев
И запер в хлев.
Прошла неделя, вот идет вторая.
Дает гостям мужик все хуже корм,
Держася норм,
И граммами их пойло измеряя.
Томятся гости в тягостном плену.
Тоска им сердце гложет,
Работы нет в хлеву и быть ее не может.
Добро бы снова на войну, —
Так нет же! Пантелей их не пускает.
Зачем вам воевать, — он рассуждает, —
Еще меня вы втянете в беду,
Л воевать я нынче не пойду.
Еще неделя. Корм все хуже, хуже,
И брюхо у зверей все делается уже.
Смекнув, что звери, отощав
И усмирив свой буйный нрав,
Ему не страшны боле,
Мужик тот Пантелей
О вешнем о Николе
Дарит такою милостью гостей:
— А ну-ка, милые, снимай тулупы с туши,
Чтоб возместить убыток мой!
Довольно вам сидеть и бить баклуши.
Подняли звери вой.
Помилуй, говорят, да чем мы виноваты,
Что без труда сидим в хлеву? Во сне и на яву
Мы помним, что не только мы солдаты,
Но и рабочий люд. Вот волк —
Не только в бой водить умеет полк,
Кузнец искусный он к тому же.
Ну, а медведь? Хоть чином генерал,
Косить умеет он тебя не хуже,
Тебя, бродяга и нахал.
В плену нас держишь да корить дерзаешь,
Да в дармоедстве укоряешь,
Ну, а попробуй дверь открыть:
Тебе свою покажем прыть.
Не правда-ль, на Лемносе мы имеем
Знакомство с этаким же Пантелеем.

Французов очень мало трогало это зубоскальство. Рассматривая врангелевское начальство лишь как полицию, необходимую для водворения порядка в лагерях, они продолжали свое дело.

Ген. Врангель знал, что каждый, кто уходил из армейской организации, потерянный человек для белого стана.

Физический труд, который ждал казаков на воле, — лучший агитатор за власть советов. Свободная жизнь избавляла казака от начальнического влияния и заставляла позабыть о «войне до победы», а работа напоминала ему о том, что он такой же сын трудового народа, как и все русское крестьянство.

Глава южно-русской контр-революции более всего боялся пробуждения этого голоса в казаке. Нахождение под его знаменами казаков давало ему основание заявлять, что русский земледельческий класс тяготеет к белому стану. Поэтому надо было всячески мешать осознанию казаками ошибочности того пути, по которому вели его атаманы, осознанию своей общности с тем трудовым русским крестьянством, которое в это время созидало совместно с рабочим классом новый порядок на развалинах низвергнутого помещичье-капиталистического строя.

Об удержании казаков на Лемносе не могло быть речи. Приходилось думать о предоставлении казакам такой работы в чужих странах, чтобы не нарушалась войсковая организация.