Подайте мне Джоконду

– Не ты один, конечно, – киваю я. – На это ты не способен. Но в деле ты участвуешь, это точно. – Достаю из кармана сотенный билет и читаю текст, напечатанный в нижнем углу: – «Подделка карается пожизненной каторгой». Слышишь, малыш? Тут так и написано – «пожизненной». Это тебе о чем-нибудь говорит?

Похоже, Три Гроша слегка приходит в себя.

– Не знаю, о чем это вы, – упрямо заявляет он. Раздумываю, не стукнуть ли его еще разок, но по здравом размышлении отказываюсь от этой мысли. Что с него возьмешь? Разревется, вот и все дела. Терпеть не могу, когда взрослый мужчина плачет. Слезы труса. К тому же историей с фальшивыми деньгами я его и так неплохо пристукнул. Попробуем теперь зайти с другой стороны.

– Пожизненная каторга, Три Гроша, – штука, что и говорить, невеселая. Но есть кое-что и похуже для здоровья. Гильотина, например. Как считаешь?

– А никак. Вы же знаете, господин комиссар, я в мокрые дела не лезу.

Знаю, конечно. Я ведь уже говорил вам: Три Гроша – всего лишь шестерка. Ничего не поделаешь: есть люди, которые покупают «роллс-ройсы», и люди, которые их обслуживают. Но это между нами. Пока что я разыгрываю наивность.

– Понятия не имею, малыш. Точнее, знаю, что твой Компер сыграл в ящик. Аккурат в той хибаре, что рядом с твоей. Такая, понимаешь, неприятность: ему пуля в чердак залетела.

Три Гроша подскакивает, как карп на сковородке.

– Мертв?! – восклицает он.

Что исчерпывающе доказывает – для меня, по крайней мере, – о смерти Компера он не знал.

– Мертв... – обалдело повторяет он.

– Именно, – подтверждаю я. – Причем заметь: погиб он из-за тебя. Сигнализация-то к тебе ведет – скажешь, нет? Я, когда в половине двенадцатого туда полез, ее по нечаянности и включил. Ну а ты, известно: чуть что не так, начинаешь выкручиваться. Тут же предупредил либо Компера, либо кого другого. Я так думаю, что именно кого другого. Этот другой туда заявился, обнаружил, что в тайнике побывали, и уж сам вызвал Компера. Там они и объяснились по-крупному. Я даже догадываюсь, по какому поводу. Из-за того, что шеф твой от большого ума заявил о краже своей машины. Решил таким образом обезопасить себя на случай провала. Остальные, понятно, узнали об этом только сегодня – вот и представили ему счет.

Замолкаю, вытирая потный лоб. Великолепный пролетарский пот! Что и говорить, потрудился я на славу. Выкладывал я все это, естественно, для себя, чтобы упорядочить мысли, – не для Трех Грошей же мне было распинаться! Вот уж, действительно, последняя тварь, созданная Господом! Однако информацию в себя всосал, как свинья помои, – интуиция у этого подонка о-го-го! Видели бы вы его после того, как я закончил монолог! Можно было подумать, что к нему подключили вибратор. Надо было ковать железо, пока горячо.

– Так что, дорогуша, оставшиеся тебе годы ты проведешь на каторге, – заключаю я. – Там и будешь сидеть, пока не растаешь, как килограмм масла, пересекший пешком Сахару.

Ноги его не держат – он буквально падает на стул. Настоящая тряпка, человеческий ошметок. Решаю добавить кое-какие детали в нарисованную мной пессимистическую картину.

– Ты не волнуйся, Три Гроша, без внимания тебя там не оставят. Я шепну кому надо пару словечек.

– Умоляю, господин комиссар, поверьте: я здесь ни при чем. В мои обязанности входили только поездки.

– Что за поездки? Куда?

Охотнее всего в этот момент я бы запечатал себе пасть собственным кулаком, но было уже поздно. Черт, не удержался! Сорвалось! От усталости, не иначе. Золотое правило: нельзя перебивать клиента, если он начал колоться. Он может сообразить, что ты ни черта не знаешь, а просто берешь его на пушку. Так и произошло. Три Гроша запнулся и уставился на меня, моргая, как каменный карп. «Поездки...» – задумчиво повторил он, витая мыслями где-то совсем в другом месте.

Тут я не выдерживаю, хватаю его за грудки и швыряю прямо в кухонный буфет. Он приземляется точно на полку. Колокольный звон рассыпающихс на мелкие кусочки стекол напоминает мне пасхальное утро. С верхних полок ему на голову сыплется посуда. Он оглушен, окровавлен, задыхается, плачет и стонет.

Подхожу к раковине, наливаю в миску воды и выплескиваю ему в физиономию. Три Гроша очухивается.

– Эй, ты, дерьмо, выбирайся оттуда и постарайся быть человеком, – насмехаюсь я. – Твои стоны унижают мужское достоинство. Или что там у тебя вместо него?

Он с трудом спускается на пол.

– Ну вот, а теперь переведи дыхание и садись за стол, – командую я. – Если будешь умничкой и выложишь все, что знаешь, я отсюда уйду и забуду, что ты существуешь на белом свете. Если же нет – придется еще раз напомнить, что на свете существую я. Валяй.

Мальчишеская физиономия Трех Грошей искажается. Я буквально вижу, как на беднягу наваливается сильный, кошмарный, чудовищный страх. Но боится он не меня – похоже, он даже не слышит того, что я говорю. Такое ощущение, что до него вдруг дошло: именно сейчас, сию минуту, он подвергается такой невероятной опасности, перед которой все мои угрозы – наплевать и забыть.

Я снова его слегка встряхиваю: