Подари мне эдельвейс. Мой любимый ботаник

– Вот и ладненько, – похлопала Милу по руке проводница и встала, – я пойду, а то уж больно сигаретка у вас вонючая, – добавила она, посмотрев в противоположную от Милы сторону и на ее обширной груди мелькнула табличка: «Путилова Лидия Петровна».

«Какая подходящая фамилия», – подумала Мила.

– Вы устраивайтесь пока, а я попозже зайду и чайку вам принесу горяченького. Вам тоже чайку? – обратилась Лидия Петровна к противоположной стороне.

– Нет, спасибо, я воздержусь, – ответила сторона басом.

И проводница быстро скрылась за дверью.

– Я вас не очень сильно зашибла? – промямлила Мила, боясь повернуть голову вправо и столкнуться с двумя горящими угольками.

– Вы меня зашибить, – сторона будто выплюнула последнее слово, – никак не можете.

– Ну, как же? А кровь? – Мила судорожно сглотнула, вспомнив крупные капли густой бурой жидкости, падающие на светлую ткань.

– Будем считать, что это была томатная паста.

Мила, гонимая женским любопытством, все-таки взглянула на дикаря из-под опущенных ресниц, и на мгновение ей показалось, что в них мелькнула тень улыбки.

– Хорошо, – кивнула девушка, – томатная паста – это очень даже хорошо, а то я кровь как-то не очень уважаю.

– Я уже понял, – теперь глаза дикаря светились нескрываемым смехом.

– Вы что надо мной смеетесь? – Мила слегка привстала, облокотившись на подушку.

Дикарь молчал. Большая сигара дымилась в резной пепельнице на столе, и пахла чем-то знакомо сладким. Вишня? Дикарь проследил за взглядом девушки, аккуратно двумя пальцами взял сигару, сделал последнюю затяжку, и Миле показалось, что дымится вовсе не сигара, а борода дикаря, и затушил ее в пепельнице.

– А под ногтями, оказывается, грязи нет, – пробурчала себе под нос Мила, не отводя глаз от рук дикаря.

– Что вы сказали?

Казалось, дикарь чем-то поперхнулся, и даже натужно закашлял. Вот только чем?

– О! – на щеках девушки выступили яркие пятна румянца. – Простите, я не хотела.

Мила еще что-то щебетала, не в силах поверить, что сказала это вслух.

Нет, он точно прибьет ее по дороге!

– И что мы будем делать?

Дикарь перестал кашлять, закинул босые ноги на мягкий диванчик СВ и сложил руки на груди, уже бледно голубой. Видимо та светлая майка, все-таки была испорчена каплями крови.

– Не знаю как вы, а я собираюсь проспать большую часть пути.

Мила решительно слезла с диванчика, и стала озираться в поисках своего многострадального чемодана. Хотелось скорее переодеться в майку и шорты, напялить на горевшие от жары ступни мягкие балетки, завязать на макушке привычный конский хвост и завалиться на диванчик с томиком Джейн Остин.

– То есть удаляться из моего купе вы не собираетесь? – спокойно спросил дикарь.

– Из своего купе! То есть не собираюсь, – передразнила его Мила. – Я купила этот, кстати, совсем не дешевый билет на свои деньги и уступать законное место кому бы то ни было я не собираюсь! А если вам что-то не нравиться, то вы сами… – тут Мила буквально задохнулась от душившего ее возмущения. – В общем, вы меня поняли.

– В общем, понял, – спокойно сказал дикарь, – я буду курить в купе и не лезьте ко мне со всяким там разговорами.

– Больно надо было, – фыркнула Мила, – и где, наконец, мой чемодан!

Дикарь молча поднялся, потянулся куда-то наверх и из недр купе появился ее чемодан.

– У вашего чемодана колесико отвалилось.

– Знаю, – огрызнулась Мила. Ей сегодня то и дело говорят про это злосчастное колесико, и что, скажите, она может с этим поделать?

Дикарь пожал плечами, и улегся на свое место.

Да, похоже, что просить его выйти, чтобы она смогла переодеться – гиблое дело.

Громко сопя, Мила выудила из глубин чемодана необходимые вещи, достала сумку с продуктами, которые заботливо приготовила для нее мама, закрыла чемодан и, схватив шорты, майку и маленькую сумочку, где хранились все ее документы и деньги, вышла из купе.

Мерно постукивали колеса и поезд плавно плыл по рельсам. За окном менялись пейзажи. Начинало смеркаться. В животе у Милы громко заурчало, и она воровато оглянулась на дикаря. Вот уже второй час он лежал на своем диванчике и усердно делал вид, что спит. Мила отчего-то точно знала, что он именно делает вид, а не спит, и сейчас он совершенно точно слышал неприличное урчание в собственном Милином животе. Мила вздохнула, есть хотелось зверски, просто до неприличия как хотелось, но есть при дикаре ей почему-то было неудобно. Как бы сильно она не была зла на него, но оставить человека голодать, а, судя по всему, еды у него никакой с собой не было, ну а питаться в вагоне-ресторане дикарю явно не по карману, она просто не могла.

Мила открыла сумку, и выложила на чистенький столик, покрытый белоснежной скатертью, пластмассовый лоток с фирменными мамиными котлетками, достала аппетитные пупырчатые огурчики и помидорчики, похожие на маленькие сливки, из родительского сада-огорода, и целую булку еще пахнущего ржаного хлеба. И в купе сразу же запахло домашней едой. Аккуратно все нарезав и разложив по пластмассовым тарелочкам, Мила довершила композицию белоснежными салфеточками и вздохнула.

– Вы спите?

Тишина.