Подари мне краски неба. Художница

Мечтала о поездке вдвоем с Андрюшкой куда-нибудь, например в любимый Псков или в колоссальный Египет, где они уже однажды побывали благодаря настойчивому стремлению отца образовать как можно лучше свою чудесную дочь. Или на Урал, к тому дивному озеру, до дна прозрачному, окруженному поросшими лесом горами, называвшемуся протяжным башкирским именем — Увильды, где когда-то и осуществилась их любовь. Мечтала о новом этюднике, который сразу же и появился. Мечтала о новых красках, о природном материале, о необыкновенных кисточках, какие делают в Италии. Мечтала, наконец, стать известной художницей, как Серебрякова, но чтобы судьба у нее, у Наташи, была бы более счастлива. То есть мечтала Наташа о том, что было в ее власти или находилось в распоряжении ее родных. Никогда не грезила она о чем-нибудь расплывчатом, поэтично-романтическом, неточном или о чем-то таком, что никогда бы не смогло воплотиться.

А вот теперь мечта ее была хоть и не грандиозной, но несвойственной ее уму. Теперь Наташа мечтала, чтобы у матери и брата были высококлассные врачи, мечтала увезти Тонечку и Васю куда-нибудь к морю, в Грецию, на родину бабушки. Чтобы Тонечка сидела на берегу в удобном шезлонге, под шелковым китайским зонтиком, смотрела в синюю сверкающую даль, перебирала гладкие разноцветные камешки, а рядом, в стайке загорелой детворы, играл бы Васятка, неотличимый от здоровых, веселых ребятишек.

И до того жгучим было это желание, что на Наташиных глазах выступали слезы и хотелось отнять, ногтями выцарапать, зубами вырвать у этих толстомордых дяденек немного счастья своим близким.

«Землю буду есть». Потому что Наташа была уверена, что отца погубила безысходность, невозможность предоставить сыну необходимое, ставшее недоступным, лечение, а дочери достойную ее таланта стартовую площадку.

Деньги за копию с Левитана Стасик не приносил неделю. Наташа хотела было уже искать его, но он объявился сам, сияющий, выложил перед ней доллары:

— Классно, старуха, обалдеть, как ты их, этих художников, чувствуешь. Вот, — он достал из заднего кармана джинсов сложенную пополам еще одну стодолларовую бумажку, — сделай его автограф, и эта зелененькая тоже будет твоей.

— Ты же знаешь, это не делается.

— Брось, Татка, кто что знает, видишь, как они платят. Хочется людям, чтоб под настоящее, уважь, и они тебя не обидят.

Наташа посмотрела на деньги и махнула рукой:

— Ладно. Давай. Им там, в девятнадцатом, легче было. А этих новоявленных ценителей поддельного искусства мне что-то не жаль.

Стасик радостно засуетился, устраиваясь поудобнее для ожидания:

— Скажи-ка, старуха, а ты вообще-то что еще можешь подделать?

— Да хоть что, — усмехнулась Наташа, — когда-то Бронбеус сказал, что у меня золотая линия.

— Помню, — с готовностью согласился Стасик, — ты вообще самая крепкая была в группе.

Наташа поморщилась от этой лести, высказанной в целях явно корыстных, хотя без ложной скромности знала, что это было правдой.

— А, скажем, деньги нарисовать можешь, — продолжал Стасик, — или, например, документ?

— Запросто. Когда Олечка Остроухова на втором курсе студенческий потеряла, мы нашли чей-то старый, а серединку я ей нарисовала. До сих пор никто не догадался. Секретарша в деканате туда ей настоящие печати и ставит. А что у тебя за интерес такой, нездоровый?

— Да так я, к слову. Я ведь тебе еще заказик принес, да еще с авансом, если, конечно, согласишься. Короче, тем, кому я эту вещь сдал, — Стасик показал на копию, где Наташа накладывала последние мазки подписи, — зачем-то понадобилась Серебрякова.

— Серебрякова, — переспросила Наташа, — а что именно Серебряковой?

— Ну вот, я сразу тебя вспомнил, что ты западала когда-то на нее. Но тут фокус в том, что требуется только стиль Серебряковой и подпись. А остальное — твори, что захочешь. Понимаешь, — Стасик занервничал, стал проглатывать слова, увидев, что Наташа смотрит на него пристально и недоверчиво, — ты только не думай чего, все чисто, это лично для хозяев, ну хотят они повесить у себя неизвестную Серебрякову, перед друзьями хвост распустить хочется. А так, чтобы в продажу, ни-ни. Да и сама подумай: за каждую картинку они тебе по пятьсот баксов предлагают. Кому, ты думаешь, можно фальшивку хоть на доллар дороже впарить?

— Серебрякова больше стоит.

— Но ты же не Серебрякова, старуха, — протянул Стасик издевательски, но тут же спохватился, не обиделась бы, — лучше, лучше, лучше. Так что, берешься? Аванс у меня с собой.

Стасик жестом фокусника вынул шесть стодолларовых купюр, развернул их веером и положил перед Наташей.

Она зачарованно смотрела на деньги, лежащие в беспорядке на рабочем столе, и, медленно соображая, считала: «Сколько это? Прорва какая. Девятьсот? Нет. Тысяча. Что-то Тонечка говорила о новой детской клинике. Сколько там стоит обследование? Кажется, семьсот. И еще куча денег останется».

Если и были у Наташи сомнения относительно законности предлагаемой работы, то мысль о том, что завтра же можно будет определить Васю на обследование, развеяла нравственные колебания полностью.

— Сроки какие?