Подари мне нежность

– Нет! – оборвала его Адди. – Никакое время не исцелит моего разбитого сердца. Тавиш был любовью всей моей жизни, и другого мужчины в ней не будет. Не нужно бесчестить меня и позорить себя новыми попытками. В следующий раз я не буду столь любезной.

Адди повернулась и пошла прочь. Гонора сделала то же самое, но ей пришлось резко остановиться, потому что кто-то схватил ее за руку.

Она знала, кто, и в бешенстве обернулась к Калуму:

– Убери руку.

– Да как ты смеешь…

– Нет! – закричала Гонора. – Как смеешь ты прикасаться ко мне?!

– Тихо, – хрипло предупредил он. – Или ты заплатишь за свою наглость.

Адди остановилась, повернулась и теперь смотрела на них, не делая никаких попыток вмешаться. Очевидно, чувствовала, что невестка справится с Калумом сама.

– Убери от меня руку, Калум, предупреждаю в последний раз, – твердо произнесла она.

– Я твой отец…

Гонора вырвала руку, хотя ей было больно. Но все же она почувствовала себя хорошо, словно вырвалась не только из его хватки, но вообще стала свободной от него, а ведь об этом она мечтала так давно!

– Ты мне не отец и никогда им не был.

– Ты будешь меня слушаться…

– Никогда! – отрезала Гонора. – Ни сейчас, ни потом!

Калум кинулся к ней, но Гонора сжала кинжал, висевший в ножнах у нее на поясе. Отчим остановился так резко, что чуть не упал.

– Ты не посмеешь, – сдавленным голосом произнес он.

– Ты уверен? – спокойно спросила Гонора.

Калум побагровел:

– Ты еще пожалеешь!

– Я уже жалею.

Он самодовольно хмыкнул.

– Жалею, что не дала тебе отпора раньше. И не вздумай снова попадаться на моем пути.

– Только твой муж может выгнать меня из клана! – злобно заорал он.

– Ты хочешь, чтобы я это сделал, жена? Выгнать его?

Гонора улыбнулась мужу. Тот приближался неторопливо, чтобы дать ей возможность ответить, зная при этом, что он тут и готов защищать ее. Калум, вздрогнув, обернулся.

– Решать тебе, – сказал Каван, проходя мимо Калума и остановившись рядом с Гонорой.

– Выгонять ни к чему, но я не буду плакать, если больше никогда его не увижу, – ответила Гонора, сердито посмотрев на Калума.

– Вон как ты храбро заговорила, когда муж рядом! – бросил Калум, но тут же прикусил язык. Слишком поздно.

Каван потер подбородок.

– Думаю, ты должен заработать свое право жить здесь, Калум. – Каван обернулся к Гоноре: – Можешь использовать его вместо мишени, когда будешь упражняться в стрельбе из лука.

Гонора с трудом удержалась от смеха.

– Это будет нечестно. Он такой жирный, что я ни за что не промахнусь.

Калум выглядел так, словно вот-вот взорвется, и снова побагровел. Гонора внезапно насторожилась. Отчим не тот человек, который легко сдается. Он всегда находил способ отомстить тем, кто, по его мнению, заслуживал его гнева, и Гонора прекрасно это знала, потому что большую часть жизни его гнев был направлен на нее. Неужели она и вправду решила, что он не отплатит ей за такое унижение?

– Оставь его, – отрывисто произнесла она, чувствуя, как терзают ее воспоминания.

Каван кивнул:

– Тебе решать. – Он посмотрел на Калума: – Держись подальше от моей жены и от матери.

– Как прикажешь, – ответил Калум и почтительно поклонился, не отрывая злобного взгляда от Гоноры.

Она чувствовала, как взгляд этих злобных глазок медленно вонзается в нее, словно острие кинжала, постепенно проникая все глубже и глубже. Калум заставит ее заплатить за это, Гонора ничуть не сомневалась, и тогда ей придется в последний раз дать ему отпор и освободиться от него навсегда.

Глава 31

Каван крепко обнял спящую жену; несмотря на пылающее в очаге пламя, в комнате было довольно прохладно – зима. Он улыбнулся, вспомнив, как всего пару часов назад они отлично согрели воздух в комнате, неистово занимаясь любовью. Довольно горячо поспорив, они сорвали друг с друга одежду и сплелись в жарких объятиях, завершившихся сразу несколькими безумными оргазмами.

Тело Кавана мгновенно ожило при этом воспоминании, словно его не удовлетворило их соитие. Однако Каван все же предпочел просто уютно прижаться к жене, наслаждаясь тем, что она рядом.

Последние несколько недель оказались сложными – все пытались приспособиться к своему новому положению, в том числе и он сам. Ему пришлось переселиться в покои отца. Голова была забита срочными неотложными делами, и он время от времени безнадежно надеялся, что отец вдруг войдет в комнату и ответит на все вопросы или хотя бы даст совет – а потом боль утраты вновь обрушивалась на Кавана, и он садился не на стул отца за его столом, а в кресло, в котором любил сидеть, когда разговаривал с Тавишем по душам.

Он все еще пытался примириться с мыслью, что отца больше нет, а он, Каван Синклер, теперь лэрд клана. И хотя эта мысль постоянно терзала его, Каван не оставлял попыток выяснить, кто убил Тавиша – ради памяти отца и спокойствия клана, чтобы сплетни наконец улеглись, а клан зажил прежней мирной жизнью.