Подари мне себя

С губ срывается судорожный вздох. Прикрываю глаза.

Сквозь гул в ушах, который всё нарастает и нарастает, слышу своё имя и обеспокоенный голос:

— Соня, — к моей руке осторожно прикасаются.

Вздрагиваю, распахивая глаза.

— Соня, ты слышишь меня? Что с тобой?

Поворачиваю голову в сторону голоса, встречаясь глазами с нашим травматологом Максимом Давидовичем.

Приоткрываю губы, чтобы что-то сказать, но только хватаю ртом воздух и вновь поворачиваю голову в сторону пациента, словно желаю убедиться, что всё это мне кажется. Что это сон, и я сейчас проснусь. Или что это вовсе не он. Не тот незнакомец из лифта, что спас меня от удушья, страха и паники, давящей на меня со всех сторон маленького пространства.

Но нет. Это он. Тот мужчина, что нежно прикасался своими широкими и сильными руками к моему лицу. Который успокаивал своим голосом и шептал, что я красивая.

Он тот, кто снился мне периодически весь этот месяц. Кто не выходил у меня из головы. И вот теперь он тут, лежит передо мной на операционном столе весь в ранах и кровоподтёках, и ему нужна срочная операция. Помощь. И я могу помочь! Должна помочь!

Это резко отрезвляет меня. Я должна держать себя в руках. Не должна позволить панике и страху завладеть своими чувствами, разумом. Я должна действовать хладнокровно, чётко. Спокойно, чтобы не ошибиться и спасти. Спасти его. Егора Свободина — лучшего гонщика страны.

Выдыхаю, сосредоточившись.

Поворачиваю голову в сторону коллеги, который пристально смотрит на меня, наверное, боится, что я упаду в обморок.

— Со мной всё хорошо. Мы можем приступать. Что с ним? — спокойно и твёрдо произношу, словно это не у меня минуту назад тряслись руки и всё плыло перед глазами.

— Попал в аварию на гоночном треке. Множество травм, как внешних, так и внутренних. Большая кровопотеря.

От голоса и слов завотделением и по совместительству главного хирурга меня начинает вновь трясти. Холодок пробегается по спине, а потом меня окутывает жаром. Я не могу понять, что со мной происходит и почему я вообще реагирую на этого мужчину и на известие об аварии вот так остро. Волнуюсь за него как ненормальная. Так нельзя. Это может мне помешать.

По сути, он мне совершенно чужой человек, с которым я поцеловалась чисто случайно. Но внутри что-то тянет, царапает. Я не могу спокойно реагировать на него, когда он лежит передо мной весь в царапинах и ссадинах.

— Хорошо, — киваю.

Когда приступаю к работе, я уже совершенно спокойна, сосредоточена. Усилием воли отбросила от себя все чувства, эмоции. Движения мои отточенные — я делала это уже много раз. Мой довольно малый опыт никогда не был моей слабой стороной: несмотря на то, что я всего три месяца ассистирую на операциях, я уже стала лучшей в хирургическом отделении.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Работа наша слаженная, чёткая. Ни одного промаха. Слежу за каждым движением Германа Витальевича, чтобы не пропустить ничего и вовремя подать тот или иной инструмент, или сделать так, как будет необходимо. Прийти на выручку.

Сердце будто остановилось: никаких эмоций, только долг. А вот само время течёт быстро, но ты не обращаешь на него никакого внимания. Всё остаётся за операционным блоком. Все разногласия, ссоры и недопонимания между нами, коллегами. Сейчас мы — один слаженный организм. И мозг вместе с главным хирургом подаёт нам импульс, что нужно делать, и мы тут же подчиняемся, выполняя все указания.

Потому что мы все сосредоточены на пострадавшем, чтобы помочь ему. Передо мной уже не человек, который мне помог, а пациент, которому теперь должна помочь я, хоть я и крохотный винтик во всей этой системе.

Я сейчас почти робот. Вся усталость, что накопилась за эти дни вместе сегодняшним дежурством, ушла на второй план. Наоборот, во мне как будто прибавилось силы. Словно я выпила эликсир бодрости и сейчас чувствую себя прекрасно как никогда.

Под конец бросаю взгляд на Егора Свободина, имя которого я теперь знаю. Короткий взгляд. Сердце пропускает удар, но я тут же беру себя в руки. Осталось совсем немного.

По лбу бежит струйка пота.

И вот всё заканчивается.

— Молодцы! Хорошо поработали, — звучит голос завотделением.

И только после этого я выдыхаю. Будто за всё время операции ни сделала ни одного вздоха. На меня тут же накатывает усталость. И ноги дрожат, желая вот-вот подкоситься. Прикрываю глаза.

Всё получилось. С ним всё будет хорошо.

Выхожу из оперблока, снимая с головы шапочку. Корни волос влажные от пота. На миг останавливаюсь, желая успокоить дыхание и сердцебиение. Поворачиваюсь, чтобы сквозь матовое стекло посмотреть на Егора Свободина.

Я вижу только его силуэт, но знаю, что он жив, что опасность миновала, и теперь нам всем нужно уповать на время, которое, как известно, лучший лекарь.

Без сил прислоняюсь к стене и закрываю глаза.

«Дыши, — умоляю я про себя, чувствуя, как из уголка глаза по скуле сползает слезинка, — живи! Пожалуйста, только живи!»